Кощеева цепь   ::   Пришвин Михаил

Главное же Курымушке стало хорошо оттого, чтодвугривенный можно теперь и не отдавать: вывел он это верно из того, что раз всякая тяжесть с души снималась, то и двугривенный тоже. Он поцеловал крест и спокойно опустил двугривенный в карман. С сияющей улыбкой ожидала его мать, встретила, будто давно с ним рассталась, спросила:

- Ну, как, все свои тайны открыл?

- И открывать-то нечего было, - победно ответил Курымушка, - он их и так все простил, он добрый.

- И ты отдал двугривенный?

- Нет, не отдал, это не нужно.

- Не взял?

- Я не давал, это не нужно оказалось, молитва такая есть, все прощается.

- Как не нужно, иди сейчас, отдай и покайся.

- Не пойду!

- Как ты смеешь! так завтра нельзя причащаться, ты деньги притаил, это грех, пойдем вместе, пойдем!

Больно было, что мать не понимала, как прощен был двугривенный, и вот это всегда самое плохое на свете: - "я не виноват, а выходит виноват, и никак нельзя этого никому объяснить, даже мать не поймет". Курымушка заплакал, мать приняла это за каприз, тащила его за рукав, громко шептала у алтаря, вызывая: - "батюшка, батюшка!". Он вышел. Мать объяснила ему грех Курымушки, - не отдал деньги и теперь вот плачет.

- Ничего, ничего, Бог простит, - ответил батюшка, поглаживая его по голове, - и смотрите еще, он у вас архиереем будет.

На другой день после причастия было получено свидетельство о говении, мать спешила в деревню к посеву озими.