Страница:
26 из 30
Его друг, торговец каштанами, заявлял, что он его не узнает и что папаша Кренкебиль – просто дикообраз. Спору не было: он стал неприличен, неуживчив, зол на язык, криклив. Дело в том, что, находя общество несовершенным, он не мог с такой же легкостью, как какой-нибудь профессор Высшей школы моральных и политических наук, высказать свои идеи о пороках всей системы и о необходимых реформах, да и мысли в его голове сменялись без всякого порядка и последовательности.
Несчастье сделало его несправедливым. Он вымещал свою обиду на тех, кто не желал ему зла, а иногда и на тех, кто был слабее его. Однажды он дал затрещину Альфонсу, сынишке виноторговца, потому что тот спросил, хорошо ли в тюрьме. Он дал ему затрещину и сказал:
– Паршивец! Это твоему отцу надо бы сидеть за решеткой вместо того, чтобы наживаться на продаже отравы.
И слова и поступок не делали ему чести, потому что, как правильно указал ему торговец каштанами, нельзя бить ребенка и попрекать его отцом, которого ведь не выбираешь.
Он стал пить. Чем меньше он выручал, тем больше выпивал водки. Когда-то бережливый и трезвый, он сам дивился этой перемене в себе.
– Никогда не был я транжиром, – говорил он. – Видно, с годами теряешь разум.
Иногда он строго осуждал себя за беспутство и лень:
– Старина Кренкебиль, ты теперь только для выпивки и годишься.
Иногда, обманывая сам себя, он доказывал, что ему надо пить:
– Время от времени нужно мне выпить стаканчик, чтобы подкрепиться и освежиться. Право же, у меня нутро горит.
|< Пред. 24 25 26 27 28 След. >|