Критическая Масса, 2006, - 3   ::   Журнал

Мне яслипусты: вол осел и гад

едят девизы, а зимой едятся.

Я вырвался, как пламя-изотоп,

как знамя из земель, как стремя ветра,

как вымя, вывалился изо рта,

бью в темя тут: “Пройдет и это время!”

Я знаю ритм у рта и дух так млад,

грамматик у божеств, янтарный бицепс,

скажи себе, как говорит Талмуд:

“Пройдет не время — ты пройдешь, безумец!”

И жизнь пройдет, лаская жар желез,

и жест ума уймется, безымянец,

и в хоре горя, вторя, взуйдет жезл:

“Не жизнь пройдет, а ты пройдешь, безумец!”

Не чту я ту гармонию магог,

я — солнце слез, рассудок серебристый,

я жизнь зажег, как ночь коня и ног,

как соловей в соломе студенистой.

Но мне любить, не мне ль и быть, жокей,

конь без конца, без ног, кому повем тпру?

К губам губами, как к жерлу жерло

стреляют врозь, как два ствола по ветру.

Любовь — не та, не нота ностальгий,

не Лотта-с-Гетта за ездой, борзую ль? —

где соловей уже не нахтигаль…

О, не любовь, а ты пройдешь, безумец.

(поэма “Возвращение к морю”)

Ничего близкого по безумию, когда уже не разобрать, глагол ли, существительное, вообще какая часть речи (“борзую ль?”), — и равного по силе — в русской, да и мировой поэзии не было… со времен “Слова о полку”.