Писарь Исаев был тот же курчавый, красивый, нозаплывший жиром человек, с маленькими постоянно бегающими глазами и одышкой, одетый в картуз, пальто и блестящие резиновые калоши.
Старшина Головченко, пожилой, высокий и очень сутуловатый мужик с низким лбом, на котором скобкой были подрезаны волосы, был такой же, как и пять лет тому назад, и так же тупился и сопел носом.
С ними был еще и третий деревенский мужик с бляхой сотского на груди, с длинной палкой и суровым, угрюмым лицом. Егор Шибаев знал его. Это был сильный и пьющий запоем мужик по имени Шпрунь.
Односельчане сейчас же узнали Егора Шибаева. Писарь воззрился на него и, отдуваясь и улыбаясь, поздоровался с ним, как образованный человек, за руку.
Старшина снял картуз и поцеловался с ним три раза. Сотский Шпрунь поднял шапку, но подойти не посмел. Егор Шибаев, хотя мальчиком и парнем часто был бит пьяным Шпрунем, не подошел к нему, думая, что недостойно его звания здороваться с простым мужиком.
- Какими судьбами? - спросил Шибаев писаря. По делам больше. А вы окончательно в наши палестины?
- Да.
- Ну что же-с? После Питера вам, конечно, все оченно плохо покажется!
Егор принял значительный вид.
- Да оно конечно... то столица, а это, конечно, деревня, снисходительно ответил он.
- Что уж тут, - тяжело, точно сокрушаясь, заметил старшина и вздохнул.
- Рады, чай, все-таки, что домой прибыли? - с любопытством и бегая глазами по сторонам, спросил писарь.