JК
Лень :: Медведева Наталия
Страница: 35 из 50Завидев Веру, он прихлопывает в ладоши и встает в испанско-цыганскую позу, поет свой любимый куплет: "Мы всё пошлем ко всем чертям на всякий случай! На всякий случай, ко всем чертям!"
- Димуля, а пианино в номере нет?! - кричитему Вера.
Они обнимаются, целуются, визжат и кричат в коридоре уже, перед дверьми в номер.
- Шикарно!.. Правильно сделала, что оставила этих распиздяев!
Он тут же делает несколько снимков - на балконе, в кресле. Приходит его друг - не сожитель, а приятель из Сан-Франциско - и снимает их вдвоем: на балконе, в кресле. С Димкой легко и просто. Он всему рад. Друг его уходит звонить не приезжающей почему-то женщине. А Димка открывает шампанское. Оно пеной выливается ему на брюки, и он с радостью снимает их. Станцевав, помахивая ими, как цыганской шалью.
- Верочка, сейчас мы пойдем смотреть местные говнайские танцы. И пить местные коктейли. Не говнайские, а райские... "Как цыгане поют, рассказать невозможно!" - поет он.
В нем сохранился задор и радость жизни восемнадцатилетнего шанхайского юноши. В Шанхае он родился, в Шанхае же и "пошел по хуям", как грустно говорит он. Он всегда был другом любой артистической среды, богемы. Влюбившись в Вертинского - бога истомы, фатализма и надрыва, - он сам стал исполнителем таких же романсов. Его тонкие пальцы перебирают клавиши, будто обсасывают позвонки любимого юноши. "Ты закрой ресницы, милая моя... Пусть тебе приснится вечер, сад и я..." - не поет, а нашептывает, заговаривает и гипнотизирует он самого себя. Будто бы вспоминая молодого человека, роман с которым окончился для последнего трагически, - капитана советской армии разжаловали.
- Димуля, а пианино в номере нет?! - кричитему Вера.
Они обнимаются, целуются, визжат и кричат в коридоре уже, перед дверьми в номер.
- Шикарно!.. Правильно сделала, что оставила этих распиздяев!
Он тут же делает несколько снимков - на балконе, в кресле. Приходит его друг - не сожитель, а приятель из Сан-Франциско - и снимает их вдвоем: на балконе, в кресле. С Димкой легко и просто. Он всему рад. Друг его уходит звонить не приезжающей почему-то женщине. А Димка открывает шампанское. Оно пеной выливается ему на брюки, и он с радостью снимает их. Станцевав, помахивая ими, как цыганской шалью.
- Верочка, сейчас мы пойдем смотреть местные говнайские танцы. И пить местные коктейли. Не говнайские, а райские... "Как цыгане поют, рассказать невозможно!" - поет он.
В нем сохранился задор и радость жизни восемнадцатилетнего шанхайского юноши. В Шанхае он родился, в Шанхае же и "пошел по хуям", как грустно говорит он. Он всегда был другом любой артистической среды, богемы. Влюбившись в Вертинского - бога истомы, фатализма и надрыва, - он сам стал исполнителем таких же романсов. Его тонкие пальцы перебирают клавиши, будто обсасывают позвонки любимого юноши. "Ты закрой ресницы, милая моя... Пусть тебе приснится вечер, сад и я..." - не поет, а нашептывает, заговаривает и гипнотизирует он самого себя. Будто бы вспоминая молодого человека, роман с которым окончился для последнего трагически, - капитана советской армии разжаловали.