JК
Любостай :: Личутин Владимир Владимирович
Страница: 563 из 564Я, давясь, борясь со слезливым комком в горле, едва проглотил щепотку: мне показалось, что рис прогоркл и пахнет тленом. Потом пили много и жадно. Мужики не чинились, по деревенской привычке не закусывали, как-то презирая еду, всем захотелось разом ударить хмелем по сердцу, чтобы оно растворилось и готовно отдалось горю, напрочь забыв все суетное, что ждало каждого в своем житье.
«Лешка был молодец, хороший был человек, – не тая голоса, кричал Гришаня и горестно качал головою. – И ты, Борька, мо-ло-дец, скажу тебе прямо», – объяснялся мужик профессору Чегодаеву, туго обнявши того за плечи. Чегодаев подслеповато щурился, жевал губами и все смотрел куда-то молчаливо поверх застолья. Скинув с плеча Гришанину руку, Чегодаев перешел в княжеское осиротевшее креслице, на правах хозяина похлопал по бархатным подлокотникам: «Мастер был. Высоко лететь пытался, да…»
Он споткнулся, косо взглянул в окно, увидал застывшую фигуру Космынина, тяжело обвалившуюся на трость. Космынин взял в лавке бутылку, опустошил ее с Чернобесовым, не пошедшим на поминки, а сейчас торчал столбом посреди дороги, не сводя с хором Бурнашова тоскующего взгляда. Чернобесов вольно пластался на ошкуренных бревнах возле Гришаниной избы и жадно курил. О чем думал он в эти минуты, о чем, неприкаянный, замышлял? Куда позывало лишенное гнетущего надзора сердце? – нам сейчас трудно понять. Знать, мысли его, вспугнутые вином, пространно вились и пропадали в небе, едва подернутом весенней дымкой.
«Лешка был молодец, хороший был человек, – не тая голоса, кричал Гришаня и горестно качал головою. – И ты, Борька, мо-ло-дец, скажу тебе прямо», – объяснялся мужик профессору Чегодаеву, туго обнявши того за плечи. Чегодаев подслеповато щурился, жевал губами и все смотрел куда-то молчаливо поверх застолья. Скинув с плеча Гришанину руку, Чегодаев перешел в княжеское осиротевшее креслице, на правах хозяина похлопал по бархатным подлокотникам: «Мастер был. Высоко лететь пытался, да…»
Он споткнулся, косо взглянул в окно, увидал застывшую фигуру Космынина, тяжело обвалившуюся на трость. Космынин взял в лавке бутылку, опустошил ее с Чернобесовым, не пошедшим на поминки, а сейчас торчал столбом посреди дороги, не сводя с хором Бурнашова тоскующего взгляда. Чернобесов вольно пластался на ошкуренных бревнах возле Гришаниной избы и жадно курил. О чем думал он в эти минуты, о чем, неприкаянный, замышлял? Куда позывало лишенное гнетущего надзора сердце? – нам сейчас трудно понять. Знать, мысли его, вспугнутые вином, пространно вились и пропадали в небе, едва подернутом весенней дымкой.