Лотос   ::   Ким Анатолий

Что-то такое было в этом миловидном лице, что мгновенно соединилось с неизбывным теперь для Лохова чувством вины – еще одна какая-то вина…

– Не узнал, что ли? – весело спросила женщина в поварском колпаке. И Лохов узнал этот голос…

Как могло быть, пронеслось в голове, как случилось, что она здесь? "Мама зовет" – значит, это ее дочь; и у меня ребенок… Летом купались вместе на море, бегали по берегу вдоль волн, зимою ходили по чищенной бульдозерами дороге "до луны" – луна висела над розовыми снегами, тяжело взметнувшись из-за сопки… "Знаю, быть мне художником" – так впервые пытался когда-то Лохов объяснить этой поварихе (поварихе?) свое смутное чувство призвания…

– У меня мать умирает, Геля, – произнес он то непроизвольное, что само вырвалось сквозь сумятицу чувств.

– Знаю… Мне Архимед Степанович сказал, что ты приехал, – отвечала она, глядя на него из рамы ужасающей картины, как бы написанной густо, пастозно, в гамме грязной посуды и жирных помоев.

– Архимед? – удивленно повторил он.

– Не помнишь? Учитель географии.

– Да… Старик жив еще?

– Жив, что с ним сделается.