Маисовые люди   ::   Астуриас Мигель Анхель

Когда звук его удовлетворил, он выпрямился и дал певцу знак: «Готово!»

— Понравится ли, — сказал Флавиано, сверкнув белозубой улыбкой. — Поют это в одном селении… Вальс такой…

Порфирио оперся о плечо приятеля и сменил гнев на милость. Иларио прикрыл глаза, чтобы лучше было слушать.

Я прошу, молю божью матерь,

чтоб меня увели под стражей,

окружили меня, связали.

Утешенье мое — тюрьма.

Миге литой ее крестили,

Акатанской ее прозвали,

а в тюрьме стоит божья матерь,

темнолицая, как она.

Нагрузили погонщики мулов

золотой, серебряной кладью.

повели их к синему морю, t

божья матерь стоит одна.

Божья матерь в тюрьме стояла

до тех пор, пока Мигелита,

золотая краса Акатана,

не ушла от нас навсегда.

Глаза у нее как угли,

уста у нее — гвоздика,

божья матерь в храм перебралась,

Мигелита навек ушла.

В Акатане по ней тоскуют,

вспоминают, как она шила,

говорила женщинам честным:

нареченных подолгу ждут.

Нет любви, где нет ожиданья.

Поцелуи сплетают цепи.

В темном небе стучит машинка,

а меня под стражей ведут.

XVII



Печально отрываться наутро от места, где был праздник. Во рту горит, в животе печет от водки, на душе — тоска, пепел радости. Погонщики решили тронуться в путь к четырем часам утра, но до половины седьмого толклись по дому, где не спали только свиньи, куры и псы. Хотелось выпить доброго чилате, но отыскалась лишь кофейная гуща, праздничные опивки.