Меч на закате   ::   Сатклифф Розмэри

Аквила захлопнул оконные створки и, пройдя тяжелым шагом следом за ним, демонстративно зажег масляный светильник.

Я отошел от окна последним.

Несколько оставшихся каштанов, о которых мы совсем забыли, лежали, обугленные и рдеющие, на раскаленном совке, и от каждого поднималась вверх извилистая струйка дыма. Когда пламя светильника, качнувшись, выровнялось и мягкий свет пролился на свирепый багровый драконий глаз жаровни и притушил его, Амброзий нагнулся, взял со стола, за которым мы ужинали, полупустую чашу с вином и, высоко подняв ее в воздух, с улыбкой повернулся к нам.

— Братья, я пью за завтрашнюю охоту. Хорошей добычи и чистой смерти.

Но когда я увидел, как он стоит там, и пламя лампы превращает шапку его волос в потускневшее серебро, и наполняет его глаза, всегда такие бледные на смуглом лице, серым, как дождь, светом, и наводит глянец на золотой венец над его впалыми, как у черепа, висками; когда я увидел на его губах слабую, почти торжествующую улыбку, которая не была похожа ни на какую другую из тех, что я видел на них раньше, увидел и огромную чашу, горящую в его руке, и сияние на его лице, идущее не только от света лампы, мне показалось, что я смотрю не на Амброзия, которого я знал, а на Короля, убранного для жертвоприношения; и у меня содрогнулось сердце.

Потом мы услышали, как юный Гахерис топочет вверх по лестнице, чтобы спросить, видели ли мы чудо, и это снова был только Амброзий, стоящий в свете свечей с пустой винной чашей в руках.