JК
Мертвый попугай моего соседа :: Голестан Эбрахим
Страница: 7 из 26Сначала все лицо его сморщилось, в глазах отразилось страдание, он несколько раз покачал головой, опустился на стул и зачастил:
– Насилие, тирания, гнет, произвол, бандитизм, несправедливость, дискриминация…
Его голос все больше слабел, слова становились все непонятнее, и вдруг он вскочил и заорал:
– Почтеннейший, дорогой мой, так не поступают, не полагается так! Где справедливость? Вы спросите у этого типа, у этой подозрительной личности, чем он живет, что делает?! Скажите ему: «Где твоя честь, твое достоинство? Кто тебя воспитал такого?» Да спросите его, спросите!
Я прямо онемел: при чем тут гнет и насилие и прочие высокие слова? И какое отношение все эти «смелые разоблачения» имеют ко мне? Я же только пел, да и то до двенадцати и в собственной квартире. А он против моего пения и смеха восстание поднял – начал горшками кидаться, три штуки швырнул, а потом запустил в меня несчастным попугаем.
– А как же донесение постового? – спросил офицер. – Или вы…
Сосед перебил его, тихо пробормотав:
– Нет, уважаемый, нет, дорогой мой, нет… – Он провел ладонью по лицу, прижал пальцы к виску. – Нет, я не имею никакого отношения к этому человеку. Этот господин – баловень судьбы. У него нет недостатков. Он о них и не ведает. Он поднимается на заре, делает гимнастику. С милем [1] упражняется. Эти-то звуки всегда и будят меня. Если даже однажды утром он не встанет в положенный час, я все равно проснусь по привычке. Я точно знаю – он с милем упражняется! – Его голос окреп. – Выходит на балкон, пружину растягивает, гири поднимает. Целый час старается. За дыханием следит: вдох – выдох. – Он повернулся ко мне и злорадно спросил: – У тебя что, стадион в квартире? – и снова обратился к офицеру: – Затем возвращается в комнату – пришло время водных процедур. Пустит вовсю воду в ванной – только стены дрожат.
– Насилие, тирания, гнет, произвол, бандитизм, несправедливость, дискриминация…
Его голос все больше слабел, слова становились все непонятнее, и вдруг он вскочил и заорал:
– Почтеннейший, дорогой мой, так не поступают, не полагается так! Где справедливость? Вы спросите у этого типа, у этой подозрительной личности, чем он живет, что делает?! Скажите ему: «Где твоя честь, твое достоинство? Кто тебя воспитал такого?» Да спросите его, спросите!
Я прямо онемел: при чем тут гнет и насилие и прочие высокие слова? И какое отношение все эти «смелые разоблачения» имеют ко мне? Я же только пел, да и то до двенадцати и в собственной квартире. А он против моего пения и смеха восстание поднял – начал горшками кидаться, три штуки швырнул, а потом запустил в меня несчастным попугаем.
– А как же донесение постового? – спросил офицер. – Или вы…
Сосед перебил его, тихо пробормотав:
– Нет, уважаемый, нет, дорогой мой, нет… – Он провел ладонью по лицу, прижал пальцы к виску. – Нет, я не имею никакого отношения к этому человеку. Этот господин – баловень судьбы. У него нет недостатков. Он о них и не ведает. Он поднимается на заре, делает гимнастику. С милем [1] упражняется. Эти-то звуки всегда и будят меня. Если даже однажды утром он не встанет в положенный час, я все равно проснусь по привычке. Я точно знаю – он с милем упражняется! – Его голос окреп. – Выходит на балкон, пружину растягивает, гири поднимает. Целый час старается. За дыханием следит: вдох – выдох. – Он повернулся ко мне и злорадно спросил: – У тебя что, стадион в квартире? – и снова обратился к офицеру: – Затем возвращается в комнату – пришло время водных процедур. Пустит вовсю воду в ванной – только стены дрожат.