Что мне оставалось делать? Вту пору я еще не знала заклятия, делающего человека невидимым, войско мое наголову разбито, сама я пригвождена к позорному столбу, ну, и поскольку мне всегда была более близка позиция Галилео Галилея, чем Джордано Бруно, я сказала:
- ...Извините.
И тут раздался голос Юрика.
- Машка ни при чем! Этой песне ее научил...
- Этой революционной песне, - перебил Юрика Боцман, - Машку выучил их сосед - старый большевик Соломон Израилевич... Штурман!..
- Революционной??? - насторожился Владимир Павлович.
- А как же? - плывущим баритоном отвечает Боцман. - Если между леди и "простым матросом" развертывается явная классовая борьба?!! Ее еще певали политзаключенные на каторге.
- "Море грозное" - песня недетская! - стояла на своем Евдокия Васильевна. - И вообще, все эти "Моря" развивают у ребят дурной вкус. Борьба борьбой, но зачем же человека за борт выкидывать?..
- Раньше все так делали, - ответил Юрик.
Восторг и полоумие играли в его глазах. Они переглянулись с Боцманом, поглубже вдохнули и запели - к неописуемой радости и облегчению собравшихся (изрядно, как я теперь понимаю, поддатые):
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные,
Острогрудые челны...
Нет, никогда в жизни мне все-таки не понять, что происходит в мире, в людях, во мне самой.