Миледи Ротман   ::   Личутин Владимир Владимирович

Васька с шепота уже скинулся на крик, и Ротману против воли приходилось внимать бестолочи и без желания проникать в ее притаенный смысл. Ведь всякое слово многосмысленно. Блажной будто кувалдою вбивал ученому человеку, истаскавшемуся по столицам, грубую мужицкую правду, от которой отчего-то смущался слух, горели уши, но открывалось навстречу сердце, уже отвыкшее, оказывается, от деревенских обычаев. Дурачок подсказывал, как затеивать и вести семейную жизнь, как раскрывать бабу во всей полноте, во всех ее затайках. И то, что ему посторонние подсказывали, как заниматься любовью, особенно сердило Ротмана. «И всему виною проклятая деликатность, эта интеллигентщина, – раздраженно упрекал себя Ротман. – И чего придурок трезвонит, несет околесицу, будто смыслит что в постели? Оборвать бы надо, укоротить язычок, чтобы знал свое место: вой, гудошник, в гудок, но на трубу не замахивайся».

А спросил вяло, пряча взгляд:

– Куда навострились с колобами? Хлеба ись иль водку пить?

– На кудыкину гору, в мохнатую нору веревки вить да чертей вешать, – круто отрезал Васька и загыгыкал. – Только вас ждут. Пропивать будем всамделешно, без начальства. Там воля, а тут один страм. Давай, сбирайтесь живо! – приказал Васька и заковылял к двери, но, обернувшись, вдруг добавил с охальной ужимкой: – Ну, Ванек, хороша тебе кобыла досталася. Только бы объездить.

Ротман и обрезать не успел шурина. Тот выскочил из двери на заулок, решительно подхватил вожжи и, заламывая морду кобыленке, стал разворачивать розвальни.