Страница:
24 из 481
Может, удастся добыть его кайлом под пластами поблескивающего антрацита?
Десять лет прошли, как один день. Видел ли Максим Пилипенко счастье? Если спросить, он ответит:
— Може, видел, да не распознал. Как его узнаешь? Никто ему в очи не глядел, никто голыми руками не держал.
Уезжал Максим с единственной дочкой, вернулся с двумя.
Стена сарая, та, что смотрит на восход солнца, рухнула. Изжелта-белые комья мела раскатились по двору. Розовая гончарная черепица потемнела под серыми дождями, прогнула своей тяжестью затрухлевшие стропила. Двор зарос густой лебедой.
— Лобода не беда, — повторял про себя Пилипенко, — были бы гроши!
А гроши у Максима были. Без них он не вернулся бы.
С высокого Пилипенкова двора видно почти все село. Ворота выходят на улицу, которая почему-то называется Ракетной. Может, потому, что круто взмывает вверх? Улица изрыта ручьями. Летом здесь пасутся козы, зимой ребятишки катаются на санках.
В селе Пилипенко оформился в пекарню, будет выпекать тяжелые кирпичи-буханки.
— Вот мы и дома. Девчатки пойдут в школу. Дора в восьмую группу, Люся в первую. Я буду калиться у печи. На кусок хлеба заработаю, большего нам не надо.
К Доре Максим относился по-особому. Федорой он назвал ее в честь своей матери, полагая, что на свете нет имени красивее. И вправду имя редкое, звучное. Валька Торбина, рядом с которым посадили в школе Дору, в перерыве пропел по слогам: «Фе-до-ра», и это прозвучало, как «до-ре-ми».
|< Пред. 22 23 24 25 26 След. >|