Страница:
40 из 94
стали круглые, как будто его душила петля; и вдруг, с тем неуважением к старости, которое отличало его, он резким толчком свалил меня на кровать и сам отскочил в угол. Когда же я с медленностью, естественной для моего возраста, стал выбираться из неудобного положения, в какое поставила меня несдержанность этого юнца [42] , он громко закричал на меня:
– Не смей! Не смей вставать! Дьявол!
Но я и не думал вставать; я только сел на кровати и, уже сидя, с невольной усмешкой над горячностью юноши, добродушно покачал головою и засмеялся:
– Ах, юноша, юноша! Ведь вы же сами вовлекли меня в этот богословский разговор.
Но он упрямо таращил на меня свои глаза и твердил:
– Сидите, сидите! Я этого не говорил. Нет, нет!
– Нет, это вы сказали, вы, мой юный друг, вы. Помните, Испания, картинная галерея… Ах, маленький шутник! Сказал и отказывается, насмехаясь над неуклюжей старостью. Ай-ай-ай!
Г. К. опять опустил руки и тихо сознался:
– Да, это я сказал. Но вы, дедушка…
Не помню, впрочем, что он говорил потом: так трудно запомнить всю ребяческую болтовню этого доброго, но, к сожалению, слишком легкомысленного молодого человека. Помню только, что мы расстались друзьями, и он горячо жал мне руки, выражая свою искреннюю признательность, даже называл меня, насколько помнится, своим "спасителем".
Между прочим, мне удалось убедить г.
|< Пред. 38 39 40 41 42 След. >|