Мой дед, мой отец и я сам   ::   Кунин Владимир Владимирович

Неподалеку от них, зажатый старшим братом в углу, Сатаров-младший щупал вздувшуюся верхнюю губу и с яростью говорил:

– Ноги он мне переломает!

– Ну и правильно, – сказал старший. – У них там с Нинкой серьезно, а ты лезешь между ними и треплешься.

– Да я его как котенка удавлю!

– То-то у тебя губа наперекосяк стала, давитель, – улыбнулся старший брат.

– Я его еще разрисую, как бог черепаху!

– Жаль, – вздохнул Сатаров-старший. – Тогда мне самому придется набить тебе морду.

Он заботливо пощупал верхнюю губу младшего брата и стал спокойно считать, загибая пальцы:

– После этого ты три дня не сможешь работать. У тебя три раза по восемь – это двадцать четыре рубля вылетают из зарплаты. И у меня – трижды десять – тридцать... Итого: мы с тобой теряем пятьдесят четыре рубля. Нерентабельно.

– Ты что, в своем уме?

– Нет, серьезно, браток. Нерентабельно.

* * *



... Рядом с центральным проходом на ступеньках сидел наш знакомый мальчишка. В то время, как весь цирк хохотал над проделками коверного клоуна, он сидел, скептически смотрел на манеж и время от времени досадливо вздыхал. Клоун ему не нравился.

Около него шумно веселился пожилой полный человек. Он даже ногами топал от удовольствия.

Мальчишка посмотрел на него, отвел глаза в сторону и сказал:

– Мура собачья...

– Ну уж и «мура», – вытирая слезы, сказал пожилой человек. – Какой строгий ценитель! Шекспира ему подавай!

Мальчишка хотел было огрызнуться, но вдруг увидел в петлице пиджака пожилого человека очень красивый значок.