– Прости меня, сын мой, – сказал он, поворачиваясь к Ною и принимая серьезный вид. – До сих пор я изо всех сил старался не замечать происходящего. Но сегодня, послушав радио, я понял, что оставаться в стороне дальше нельзя. Теперь я вновь почувствую себя человеком лишь после того, как возьму в руки винтовку. От Финляндии до Черного моря, – торжественно произнес он, и Ной вспомнил голос диктора. – От Финляндии до Черного моря и до реки Гудзон и до Роджера Кэннона. Все равно мы скоро будем втянуты в войну, так что я приближаю этот момент для себя, и только. Всю свою жизнь я предпочитал выжидать, но на этот раз выжидать не хочу и сломя голову бросаюсь навстречу… Черт возьми! Да ведь я же все-таки происхожу из военной семьи. – Роджер ухмыльнулся. – Мой дедушка дезертировал под Энтистамом, а отец оставил трех внебрачных детей в Суассоне.
– И ты считаешь, что своим поступком принесешь какую-то пользу?
– Не спрашивай меня об этом, сын мой, – опять усмехнулся Роджер, но тут же снова стал серьезным. – Никогда не спрашивай. Может быть, это для меня самый правильный путь. До сих пор, как ты, наверно, замечал, у меня не было цели в жизни, а это все равно что болезнь. Вначале появляется едва заметный прыщик, но проходит три года, и ты уже паралитик… А вдруг армия поможет мне найти цель в жизни… – Роджер улыбнулся.