Монета Энди Уорхола (рассказы)   ::   Лимонов Эдуард

Услышавшие его реплику соседи закричали, что да, да. Все были уверены, что это палестинцы.

— Может быть, ливанцы? — стесняясь своего плохого французского, предположил я.

— Ливанцы? — Животастый был удивлен. Он пожал плечами. — Зачем? Ливанцы наши союзники…

— Христиане да, — заметил я, — но ливанцы-мусульмане?

— Они все подлые, вне зависимости от их религии, — арабы… — закричал стоящий ко мне спиной тип, к которому я не обращался. — Я жил в Сирии… прежде чем дать вам шишкебаб, шашлычник засовывает шампур себе в задницу… измажет дерьмом, чтобы испачкать вас, потому что вы не араб! — Тип обернулся, бледно-оливковый, обильно волосатый, потное лицо, он был похож, костлявый, на кинематографического пророка по ярости, исходящей из глаз, от разметанных волос, из глубоких морщин оливковой кожи.

Неприличие аргумента поразило меня больше, чем его явная абсурдность. Сирийский шашлычник, вызванный к жизни для обоснования гипотезы о злобности арабской нации, должен был быть обладателем экстраординарно прочной прямой кишки — операция втыкания шампура в задний проход, должно быть, болезненная операция. Эти люди живут в Париже словно в раскаленных песках у Мертвого моря, эти люди… с их логикой. Их нестеснительные древние отношения с экскрементами… На Советском Востоке самым сильным ругательством считается: «Я насрал на могилу твоего отца!»

— Как вы можете говорить такие… такие глупости! — обратился я к спине типа.