JК
Моникины :: Купер Джеймс Фенимор
Страница: 62 из 518Что же, благословение нередко осеняет нас в последнюю минуту!
После этого мой предок выразил желание, чтобы его больше не тревожили. Я позвал сиделку, удалился в свою скромную комнату и тщательно запер пакет на надежный замок. Это была объемистая запечатанная связка бумаг, на которой рукой умирающего было написано мое имя. Только еще один раз увиделся я с отцом так, что мог говорить с ним. Со времени нашего первого свидания ему становилось все хуже, его сознание часто омрачалось, и, как грешный кардинал у Шекспира, он «скончался и не подал знака».
Но через три дня после моего приезда, когда я находился один подле него, он вдруг очнулся от состояния, близкого к бесчувствию, и единственный раз после нашего первого разговора словно бы узнал меня.
— Так ты, наконец, приехал, Джек! — произнес он замогильным голосом. — Можешь ли ты сказать мне, мальчик, почему они мерили город золотыми тростями? (Сиделка в этот день читала ему главу из Откровения, которую он назвал сам.) Видишь, мой милый, стена-то была из ясписа, а город — из чистого золота… Мне не нужно будет денег в моем новом жилище… Ха-ха, они там ни к чему! Я не сошел с ума, Джек!.. Если бы я любил золото меньше, а своих ближних — больше!.. Сам город из чистого золота, а стены из ясписа — драгоценная обитель! Ха-ха, Джек, ты слышишь, мальчик? Я счастлив… более, чем счастлив, Джек!.. Золото… золото!
Заключительные слова он громко крикнул. Это были последние слова, слетевшие с уст Томаса Голденкалфа.
После этого мой предок выразил желание, чтобы его больше не тревожили. Я позвал сиделку, удалился в свою скромную комнату и тщательно запер пакет на надежный замок. Это была объемистая запечатанная связка бумаг, на которой рукой умирающего было написано мое имя. Только еще один раз увиделся я с отцом так, что мог говорить с ним. Со времени нашего первого свидания ему становилось все хуже, его сознание часто омрачалось, и, как грешный кардинал у Шекспира, он «скончался и не подал знака».
Но через три дня после моего приезда, когда я находился один подле него, он вдруг очнулся от состояния, близкого к бесчувствию, и единственный раз после нашего первого разговора словно бы узнал меня.
— Так ты, наконец, приехал, Джек! — произнес он замогильным голосом. — Можешь ли ты сказать мне, мальчик, почему они мерили город золотыми тростями? (Сиделка в этот день читала ему главу из Откровения, которую он назвал сам.) Видишь, мой милый, стена-то была из ясписа, а город — из чистого золота… Мне не нужно будет денег в моем новом жилище… Ха-ха, они там ни к чему! Я не сошел с ума, Джек!.. Если бы я любил золото меньше, а своих ближних — больше!.. Сам город из чистого золота, а стены из ясписа — драгоценная обитель! Ха-ха, Джек, ты слышишь, мальчик? Я счастлив… более, чем счастлив, Джек!.. Золото… золото!
Заключительные слова он громко крикнул. Это были последние слова, слетевшие с уст Томаса Голденкалфа.