Москва, 41   ::   Стаднюк Иван Фотиевич

Сталин был не в духе после вчерашнегозапальчивого разговора с генералом армии Жуковым и сегодняшнего доклада Жукова о сдаче им поста начальника Генерального штаба и доклада маршала Шапошникова о вступлении на этот пост – самый тяжкий сейчас в армии, как понимал Сталин, и самый горячий. При плохом настроении, когда Сталин находился в кабинете один, он иногда приближался к окну и задумчиво рассматривал украшенное лепными военными атрибутами двухэтажное здание Арсенала, стоявшее напротив. Вдоль его фасада чернели отверстия стволов пушек, отбитых русскими войсками у армии Наполеона. Редко расставленные парные окна с глубокими откосами говорили о внушительной мощи стены двухметровой толщины.

Над крышей закамуфлированного, как и весь Кремль, Арсенала плавилось в сизой дымке поднебесья клонящееся к западу солнце, и в распахнутые окна кабинета вливалась паркость.

Сталин отошел от окна и направился к своему столу. В это время открылась дверь, и в ней показался Молотов – как всегда в хорошо наглаженном костюме, сегодня – темно-сером, с четкими стрелками на брюках. Старательно выбритое, моложавое лицо его было сумрачным, глаза смотрели из-под пенсне с золотой прищепкой несколько утомленно.

– Будем готовиться к приему американца? – спросил Сталин будто у самого себя и тут же продолжил: – Хорошо бы мы выглядели перед ним, если бы объявили, что сдаем врагу Киев и отводим войска за Днепр, как предложил вчера Жуков.