Москва слезам не верит   ::   Мордовцев Даниил Лукич

С лугов, по-видимому, возвращались праздновавшие Радуницу, и отчетливо можно было слышать протяжное пение незнакомых голосов:

Аще кто из нас, калик перехожих,

Котора калика зоворуется,

Котора калика заплутуется,

Котора обзарица на бабину, —

Отвести того дородна добра молодца,

Отвести далеко в чисто поле:

Копать ему ямище глубокое,

Во сыру землю по белым грудям.

Чист-речист язык вынять теменем,

Очи ясныя — косицами.

Ретиво сердце промежду плечей...

Казнёна дородна добра молодца

Во чистом поле оставити...

И мать Они, и старичок Елизарушка многозначительно переглянулись.

— Откуда бы сим каликам быть? — проговорил последний. — Это не из наших: голоса неведомые.

— А может, батюшка с... нашими, с товарищи, — тихо проговорила Оня и вся вспыхнула.



IV. РОКОВОЕ РЕШЕНИЕ

Сердце девушки не обманулось. Она узнала его голос...

Все четверо, стоявшие у церкви, пошли на голос калик перехожих. Вот они все ближе и ближе. Их всего трое. Один старый, слепой, с домрою за плечами. Двое других, помоложе, зрячие. Все с длинными посохами.

Увидав их, Оня бросилась навстречу, да так и повисла на шее у слепого.

— Батя! Батюшка! Родной! — шептала она, захлебываясь, но в то же время, по девичьему коварству, вся впилась глазами в одного из зрячих.

У другого зрячего уже висела на шее Оринушка...

— Что, стрекозы, узнали своих? — радостно улыбался «слепой», открывая глаза и нежно отстраняя от себя Оню.