Москва слезам не верит   ::   Мордовцев Даниил Лукич

 — Али худые мужики-вечники заартачились с надбавкой мыта на воинскую потребу?

— Нету, Исупушка, — отвечал воевода, — не худые мужики-вечники, а на Москве попы да митрополиты зарятся на чужой каравай, рты пораззявали на хлыновский каравай.

— Руки коротки у Москвы-то, — презрительно заметил Глазатый.

Хлыновцы все более и более стекались к земской избе...

— Гонцы, слышно, из Москвы пригнали с грамотами.

— Чево Москве еще захотелось от нас, словно беременной бабе?

— Али разродиться Москва не сможет?.. Или Хлынов ей повитуха?

Скоро вся площадь около земской избы заполнилась народом. Впереди становилось духовенство с «большими» людьми, за ними «меньшие» люди и рядовые «мужики-вечники».

Из избы вышел воевода Оникиев с атаманами Лазоревым и Богодайщиковым. У воеводы было в руках два свитка с привешенными к ним печатями из черного воска.

Воевода поклонился на все стороны. Ему отвечали тем же.

— Мир вам и любовь, честные мужие града Хлынова! Мир и любовь всему людству вольныя вятския земли! — возгласил воевода.

Он развернул один свиток, а другой засунул за петлицы ферязи.

— Увещательная грамота воеводам, атаманам и всему вятскому людству от московскаго митрополита Геронтия! — возвысил он голос.

— Сымать, что ли, шапки? — послышалось с разных сторон.

— Это не акафист, штоб шапки сымать! — раздался голос. Это был голос радикала, пушкаря из кузнецов города Хлынова, по имени Микита Большой Лоб.