JК
Москва слезам не верит :: Мордовцев Даниил Лукич
Страница: 23 из 61В ТЕРЕМЕ У СОФЬИ ПАЛЕОЛОГ [9]
В Москве, во дворце великого князя Ивана Васильевича, на половине его супруги, Софьи Фоминишны, рожденной Палеолог, ярко играет солнце на полу терема княгини. Софья стоит у одного из окон своего терема и смотрит на голубое небо. С нею десятилетний сын, княжич Василий, будущий великий князь московский. Он сидит на полу и переставляет с места на место свои игрушки, лошадок, барабаны, трубы, свистульки, и тихо бормочет:
— Так батя собирает русскую землю... Когда я вырасту большой, я также буду собирать русскую землю...
— И голубое небо не такое, как то, мое небо, небо Италии... — тихо вздыхала княгиня.
— Ты что говоришь, мама? — спросил ее княжич, отрываясь от «собирания русской земли».
— Так, сыночек... Далекое вспоминала.
— Что далекое, мама?
— То, где я росла, вот как ты, маленькая еще.
— А... Знаю. Это тальянская земля. Мне тальянский немчин, дохтур, рассказывал, что там лазоревое море. А я моря не видал... А ты, мама, видала лазоревое море?
— Видела, сыночек: я и росла у моря... И давно по нем скучаю.
— Вот что, мама... Когда я вырасту большой, то повезу тебя к лазоревому морю... Бате некогда: он собирается на Хлынов!
Княгиня горько улыбнулась... Она вспомнила, как однажды пела девушка из новгородских полоняников: «Уж где тому сбыться — назад воротиться...» Привыкла она к Москве, сжилась с нею, а все сердце свербит по бирюзовому морю, по далекому родному краю.
«Счастливые птицы, — думалось ей, — как осень, так и летят туда... А мне с ними — только поклон родине передать да весной, когда воротятся к моему терему, слушать, как щебечут они мне, малые касатушки...
В Москве, во дворце великого князя Ивана Васильевича, на половине его супруги, Софьи Фоминишны, рожденной Палеолог, ярко играет солнце на полу терема княгини. Софья стоит у одного из окон своего терема и смотрит на голубое небо. С нею десятилетний сын, княжич Василий, будущий великий князь московский. Он сидит на полу и переставляет с места на место свои игрушки, лошадок, барабаны, трубы, свистульки, и тихо бормочет:
— Так батя собирает русскую землю... Когда я вырасту большой, я также буду собирать русскую землю...
— И голубое небо не такое, как то, мое небо, небо Италии... — тихо вздыхала княгиня.
— Ты что говоришь, мама? — спросил ее княжич, отрываясь от «собирания русской земли».
— Так, сыночек... Далекое вспоминала.
— Что далекое, мама?
— То, где я росла, вот как ты, маленькая еще.
— А... Знаю. Это тальянская земля. Мне тальянский немчин, дохтур, рассказывал, что там лазоревое море. А я моря не видал... А ты, мама, видала лазоревое море?
— Видела, сыночек: я и росла у моря... И давно по нем скучаю.
— Вот что, мама... Когда я вырасту большой, то повезу тебя к лазоревому морю... Бате некогда: он собирается на Хлынов!
Княгиня горько улыбнулась... Она вспомнила, как однажды пела девушка из новгородских полоняников: «Уж где тому сбыться — назад воротиться...» Привыкла она к Москве, сжилась с нею, а все сердце свербит по бирюзовому морю, по далекому родному краю.
«Счастливые птицы, — думалось ей, — как осень, так и летят туда... А мне с ними — только поклон родине передать да весной, когда воротятся к моему терему, слушать, как щебечут они мне, малые касатушки...