Москва слезам не верит   ::   Мордовцев Даниил Лукич

— Вот, мама, «Златый бисер»: «Понеже некия планиды или звезды суть студени естеством, а некия волглы естеством, то те самыя естества приемлет человек от звезд: который человек студенаго и сухаго естества есть, той молчати любит и не скоро верит тому, что слышит, дондеже испытно уразумеет. А который человек студенаго и волглаго естества, той, что ежели слышит, вскоре высказывает и много глаголет...» А я какого естества, мама? — вдруг спросил он.

— Ты, чаю, сынок, естества студеного и волглого, понеже, что ни услышишь, все выкладываешь и сам с собою болтаешь, а с игрушками у тебя таковы разговоры, что на-поди! — рассмеялась София Фоминишна.

— Правда, правда, матушка княгинюшка, — рассмеялась мамка. — Уж такой-то говоруха княжич! И во сне не молчит, все-то бормочет.

— Полно-ка тебе врать, мамка, — протестовал князек. — Вот ты так без перестани сама с собой бормочешь... А ты слушай дале: «А который человек горячаго и сухаго естества, той есть дерз руками и храбр и имат желание на многия жены и зело непостоянен в любви»...

— О-ох! — вздохнула мамка и тихонько, как бы про себя, прошептала: — Есть, есть таки кобели... А сказано: черного кобеля не вымоешь добела.

Софья Фоминишна, ввиду щекотливых вопросов, затронутых «Златым бисером», свела разговор на другую почву:

— А ты, Васенька, катался ноне на Арапчике, что подарил тебе Махмет-Амин-хан?

— Катался, мама, до самово Успенского собору доезжал, и там меня видел немчин Аристотель: молодец, говорит, княжич, — весело отвечал мальчик.