JК
Мухтар :: Меттер Израиль Моисеевич
Страница: 56 из 78 – Я не специалист, может, она и полезная…
– А в чем, конкретно, вранье? – запальчиво спросил Ларионов, косясь на Дуговца.
– Скажу, – ответил пожилой проводник. – Нашего брата, работника милиции, так нарисовали, что на колени хочется пасть и бить поклоны. Не пьем, не курим, баб своих не обижаем. Исключительно круглые сутки ловим жулье. Непонятно даже, отчего у нас другой раз гауптвахта полная бывает… Я не специалист, – повторил вдруг пожилой проводник. – И года мои вышли. Не знаю. Может, оно и полезно…
– А тебе надо на экране показать гауптвахту? – спросил Дуговец.
– Или как мы сейчас в пивной сидим, – рассмеялся Ларионов. – Верно, Иван Тимофеевич?
Иваном Тимофеевичем звали пожилого проводника. Он устало взглянул на Ларионова.
– Щенок ты надо мной смеяться… Гауптвахта мне, между прочим, на экране ни к чему, – обратился он к Дуговцу. – Я на ней не сиживал. А твоего подлипалу Ларионова хорошо бы нарисовать в комедии. Только, я так полагаю, невеселая бы это получилась комедия.
– Да бросьте, ребята! – загудели остальные проводники. – Охота было ругаться. Плати, Глазычев! Пошли.
И все разом заговорили о другом, чтобы загасить неинтересный спор. Ивана Тимофеевича они уважали за честность и прямоту. Дуговца же опасались не столько потому, что он был старшим инструктором, сколько оттого, что у него «хорошо подвешен язык». Он так вывернет и подведет, говорили проводники, что всегда будет его верх.
– Завелся! – тихо сказал один из них Глазычеву.
– А в чем, конкретно, вранье? – запальчиво спросил Ларионов, косясь на Дуговца.
– Скажу, – ответил пожилой проводник. – Нашего брата, работника милиции, так нарисовали, что на колени хочется пасть и бить поклоны. Не пьем, не курим, баб своих не обижаем. Исключительно круглые сутки ловим жулье. Непонятно даже, отчего у нас другой раз гауптвахта полная бывает… Я не специалист, – повторил вдруг пожилой проводник. – И года мои вышли. Не знаю. Может, оно и полезно…
– А тебе надо на экране показать гауптвахту? – спросил Дуговец.
– Или как мы сейчас в пивной сидим, – рассмеялся Ларионов. – Верно, Иван Тимофеевич?
Иваном Тимофеевичем звали пожилого проводника. Он устало взглянул на Ларионова.
– Щенок ты надо мной смеяться… Гауптвахта мне, между прочим, на экране ни к чему, – обратился он к Дуговцу. – Я на ней не сиживал. А твоего подлипалу Ларионова хорошо бы нарисовать в комедии. Только, я так полагаю, невеселая бы это получилась комедия.
– Да бросьте, ребята! – загудели остальные проводники. – Охота было ругаться. Плати, Глазычев! Пошли.
И все разом заговорили о другом, чтобы загасить неинтересный спор. Ивана Тимофеевича они уважали за честность и прямоту. Дуговца же опасались не столько потому, что он был старшим инструктором, сколько оттого, что у него «хорошо подвешен язык». Он так вывернет и подведет, говорили проводники, что всегда будет его верх.
– Завелся! – тихо сказал один из них Глазычеву.