JК
Мы расстреляны в сорок втором :: Пархомов Михаил
Страница: 102 из 132 — Слушай…
Как-то раз при лунном свете
С черноглазым мальчиком
Потеряла я браслетик
И колечко с пальчика.
И теперь на целом свете
Я такие не найду.
Где колечко? Где браслетик?
Затерялися в саду.
А приеду, опросит милый:
Где браслет подаренный?
С кем у моря ты бродила,
Расфуфырясь барыней?
Я скажу ему: не знаю.
Не смотри так страшно.
Видишь, я сама страдаю.
Так зачем расспрашивать?
— В общем, чепуха, — говорит Семин. — Никудышные стишата. Зря только бумагу портил. А сейчас, если хочешь, я тебе настоящие почитаю.
И он глухо читает Маяковского:
Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
Голос Семина тоскует по далекой Марии, зовет ее… Он признается в том, что «ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское». Он поднимается до сдавленного крика, как вызов вселенной: «Эй, вы! Небо! Снимите шляпу!» И — падает…
Это «Облако в штанах». Я подавлен. Мне хочется вскочить, завыть по-волчьи на звезды, призывая Тоню. Неужели и она… Нет, не верю. Пусть, когда меня не будет, она выйдет за другого. Пусть. Но и тогда я буду с нею. Всегда и везде. Она не сможет забыть мои ласки, мое тепло.
И вообще: умирают ли люди?
Мне всегда казалось, что я не могу умереть. Так уж видно устроен человек, что не верит в свою кончину. Как можно допустить, что люди будут разговаривать, двигаться, что над ними поднимется солнце, а тебя не будет? И хорошо, что не думаешь о смерти. Иначе, пожалуй, не стоило бы жить.
Как-то раз при лунном свете
С черноглазым мальчиком
Потеряла я браслетик
И колечко с пальчика.
И теперь на целом свете
Я такие не найду.
Где колечко? Где браслетик?
Затерялися в саду.
А приеду, опросит милый:
Где браслет подаренный?
С кем у моря ты бродила,
Расфуфырясь барыней?
Я скажу ему: не знаю.
Не смотри так страшно.
Видишь, я сама страдаю.
Так зачем расспрашивать?
— В общем, чепуха, — говорит Семин. — Никудышные стишата. Зря только бумагу портил. А сейчас, если хочешь, я тебе настоящие почитаю.
И он глухо читает Маяковского:
Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
Голос Семина тоскует по далекой Марии, зовет ее… Он признается в том, что «ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское». Он поднимается до сдавленного крика, как вызов вселенной: «Эй, вы! Небо! Снимите шляпу!» И — падает…
Это «Облако в штанах». Я подавлен. Мне хочется вскочить, завыть по-волчьи на звезды, призывая Тоню. Неужели и она… Нет, не верю. Пусть, когда меня не будет, она выйдет за другого. Пусть. Но и тогда я буду с нею. Всегда и везде. Она не сможет забыть мои ласки, мое тепло.
И вообще: умирают ли люди?
Мне всегда казалось, что я не могу умереть. Так уж видно устроен человек, что не верит в свою кончину. Как можно допустить, что люди будут разговаривать, двигаться, что над ними поднимется солнце, а тебя не будет? И хорошо, что не думаешь о смерти. Иначе, пожалуй, не стоило бы жить.