Мы расстреляны в сорок втором   ::   Пархомов Михаил

Есть у него только один дружок по фамилии Мелешкин, которого все называют просто Жорой. Это худой долговязый парень из тех, что раньше дефилировали вразвалочку по Крещатику, подметая клешем асфальт. Все эти сухопутные моряки одевались одинаково: фуражка-капитанка с лакированным козырьком, короткий, обтягивающий зад бушлатик, остроносые туфли бежевого цвета с лаком — туфли «фантази»… По двое и по трое ежевечерне выплывали такие жоржики в очередной рейс от Бессарабского рынка до Владимирской горки. Задирали прохожих, приставали к девчатам…

Но сейчас Жора не рискует заступиться за приятеля. Пусть, мол, Сенечка отдувается сам. Лишь когда Перманент бочком семенит к трапу, Жора Мелешкин медленно поднимается с места, выбрасывает окурок и идет следом.

Дружки уходят. Становится тихо. Солнце уже село, и по реке — от берега к берегу — переливается неживой оловянный блеск. Сияет на воде густое, сломленное ветром, отражение леса. Течением прибило к берегу несколько темных бревен, и, придавленная ими, сонно посапывает вода.

Все молчат.

Потом как-то сразу густо темнеет, из-за горбатых холмов вываливается большая круглая луна и заливает все вокруг своим диким светом.

— Присаживайся, Пономарев. В ногах правды нет.

Старший лейтенант Семин сидит, облокотившись на поручни. Отодвигается. Выкурив трубку, тотчас набивает ее новой порцией табака и приминает его большим пальцем. Молчит, смотрит вдаль, туда, где на левобережье дышат зноем поля.