Мы расстреляны в сорок втором   ::   Пархомов Михаил

А на исходе третьего дня мы случайно увидели «Кремль». Смотрели и не верили своим глазам. Откуда он взялся? Вот он стоит на том месте, где в Днепр впадает хилая речушка Козынка, над его гребным колесом чернеет полукружие знакомых букв, рядом с ним покачивается монитор «Левачев», а мы отказываемся верить этому. Точно все происходит не наяву, а в сказке.

Но нас уже заметили. К берегу подходит шлюпка, и Жора Мелешкин, который сидит на руле, говорит: «А мы были уверены, что вы накрылись». Жора удивлен не меньше нашего. Но еще больше удивляется Сероштан, боцман, которому Ленька Балюк, поднявшись на борт корабля, молча протягивает свою винтовку…

Вот об этом и надо доложить Семину. Но к чему тянуть? Не лучше ли сразу сказать о главном? И я выпаливаю:

— Разрешите, товарищ старший лейтенант… Это я виноват, что рано вызвал огонь.

— Рано? Да ты что, рехнулся, Пономарев? Вы дали нам знать в самый раз. Ну и нарубили же мы дров! Выстрелов по сорок на каждый ствол пришлось, да… Постой, ты куда, Пономарев?

Но меня не удержать. Выскочив из каюты, я скатываюсь по трапу в кубрик. Во весь голос кричу: «Ленька! Харитонов! Черти полосатые! Командир доволен, слышите?» Мне хочется смеяться и плакать, пройтись по кубрику на руках.

— Живем, братцы, — говорит Ленька и хлопает Перманента, подвернувшегося под руку, с такой силой, что тот приседает.

Скрипят лебедки. Сипло шумит пар. «Кремль» трется горячим бортом о привальные брусья причала. Брусья висят наклонно.