JК
На берегах Альбунея :: Шаховская Людмила Дмитриевна
Страница: 127 из 205На спрятавшихся посыпались камни, бревна, всякие осколки; Акку что-то треснуло по голове до того сильно, что прекрасная пастушка лишилась сознания. Было уже светло, когда она очнулась; Лавз, сам зашибленный бревном, с огромными синяками на лице, поливал ее водою, за которою сбегал к реке.
Вместо благодарности, Акка принялась ругать его.
– Зачем ты отсюда вылезал?! Зачем?! Лучше будет, если нас в этом сарае убьет бревно или задушит земля, нежели достаться альбанцам. Вспомни, что Амулий оклеветал меня «волчицею»; вспомни, что он много раз грозил мне, а на празднике весны чуть не взял силою.
– Молчи! – прервал Лавз, помертвев от испуга, – не шуми... они опять идут сюда.
И в самом деле скоро раздалось какое-то постукивание за каменною стенкой обгорелого сарая.
– Слышишь? – спросил Лавз шепотом.
– Слышу... ты думаешь, там...
– Всю ночь спал пьяный альбанец.
Они едва смели дышать, не двигались, точно окаменели в мусоре.
Свет проходил в яму не только сверху, сквозь провалы крыши, но еще в окна, дверь сарая и большую щель в стене, треснувшей уже давно после одного из нередких там землетрясений.
В эту щель, приходившуюся как раз около ямы, спрятанным ясно были видны ноги человека, стоявшего, опершись на посох.
Молодежь решила зарыться в мусоре еще глубже, а покуда они притихли, скрючившись, боясь повернуться.
Между тем голод пробирал их все сильнее; они стали жевать уголья, золу с песком. Набив этим свои внутренности, но нисколько не утолив голода, Акка задремала.
Вместо благодарности, Акка принялась ругать его.
– Зачем ты отсюда вылезал?! Зачем?! Лучше будет, если нас в этом сарае убьет бревно или задушит земля, нежели достаться альбанцам. Вспомни, что Амулий оклеветал меня «волчицею»; вспомни, что он много раз грозил мне, а на празднике весны чуть не взял силою.
– Молчи! – прервал Лавз, помертвев от испуга, – не шуми... они опять идут сюда.
И в самом деле скоро раздалось какое-то постукивание за каменною стенкой обгорелого сарая.
– Слышишь? – спросил Лавз шепотом.
– Слышу... ты думаешь, там...
– Всю ночь спал пьяный альбанец.
Они едва смели дышать, не двигались, точно окаменели в мусоре.
Свет проходил в яму не только сверху, сквозь провалы крыши, но еще в окна, дверь сарая и большую щель в стене, треснувшей уже давно после одного из нередких там землетрясений.
В эту щель, приходившуюся как раз около ямы, спрятанным ясно были видны ноги человека, стоявшего, опершись на посох.
Молодежь решила зарыться в мусоре еще глубже, а покуда они притихли, скрючившись, боясь повернуться.
Между тем голод пробирал их все сильнее; они стали жевать уголья, золу с песком. Набив этим свои внутренности, но нисколько не утолив голода, Акка задремала.