JК
На берегах Альбунея :: Шаховская Людмила Дмитриевна
Страница: 67 из 205если б я мог сам распорядиться моею кончиной, как, говорят, встарь наши предки сами все приказывали, я велел бы сыновьям вырыть мне яму и посадить меня здесь, около этого камня Ларов, так как в доме нет места новой почетной могиле. Здесь ты стала бы петь мне причитанья. Слушая твой голос, мне было бы легче умирать, чем будет теперь там, далеко, одиноко...
– Я принесла тебе в последний раз парного козьего молока, принесла и новую сплетенную мною из шерсти подстилку в подарок тебе. Возьми ее с собою в землю, дед: сидя на ней, ты там перед смертью вспомнишь меня, вспомнишь мои обещания, что я тебя никогда, никогда не забуду.
– Нельзя, Акка; не позволят; там настелют мне шкуры жертвенных черных ягнят и козлят, которых заколют, когда станут молиться обо мне, совершать тризну моего провожания... и меня самого оденут в такие черные шкурки.
– Ну, я теперь подстелю ее тебе на этот камень, чтоб было мягче лежать, чтоб не приполз в темноте скорпион или тарантул, – эти гады боятся шерсти.
– Да, они ее боятся, но мне все-таки думается, что в недрах того ужасного, древнего могильника они приползут ко мне несмотря на постланные шкуры; приползут ко мне туда скорпионы и тарантулы, и всякие другие пауки, черви, жабы и ящерицы; обовьются вокруг меня змеи, толстые, холодные, прилипнут улитки...
Старик вздрогнул от внутреннего, нервного ужаса, внучка его заплакала, и оба они несколько времени молчали, не зная, чем друг друга утешить.
– Я принесла тебе в последний раз парного козьего молока, принесла и новую сплетенную мною из шерсти подстилку в подарок тебе. Возьми ее с собою в землю, дед: сидя на ней, ты там перед смертью вспомнишь меня, вспомнишь мои обещания, что я тебя никогда, никогда не забуду.
– Нельзя, Акка; не позволят; там настелют мне шкуры жертвенных черных ягнят и козлят, которых заколют, когда станут молиться обо мне, совершать тризну моего провожания... и меня самого оденут в такие черные шкурки.
– Ну, я теперь подстелю ее тебе на этот камень, чтоб было мягче лежать, чтоб не приполз в темноте скорпион или тарантул, – эти гады боятся шерсти.
– Да, они ее боятся, но мне все-таки думается, что в недрах того ужасного, древнего могильника они приползут ко мне несмотря на постланные шкуры; приползут ко мне туда скорпионы и тарантулы, и всякие другие пауки, черви, жабы и ящерицы; обовьются вокруг меня змеи, толстые, холодные, прилипнут улитки...
Старик вздрогнул от внутреннего, нервного ужаса, внучка его заплакала, и оба они несколько времени молчали, не зная, чем друг друга утешить.