Тревожный август   ::   Хруцкий Эдуард Анатольевич

— Он мне, знаете, и говорит, — продолжала старуха, — время, дескать, сейчас голодное,а людям жить надо, питаться. Может, кто и у вас есть, кто всякие камешки там или золото на хорошие продукты обменяет. Я ему говорю: такими делами отродясь не занимаюсь…

— Ну зачем же так, Нина Степановна. Мы ведь кое-что все же знаем, например, о том, что вы ему помогли.

— Да господи, святой крест, начальничек, нет на мне ничего. — Старушка выпалила это быстро и замолчала, словно поперхнулась.

Стоп. Где же он ее видел? Глазки эти маленькие, словно буравчики. Пучок волос… Хотя нет, не было у нее тогда пучка. Маленькие руки с круглыми ладошками и короткими пальцами. Где? И фраза эта: «…начальничек, нет на мне ничего». Так тихие квартирные хозяйки не говорят. Они больше о карточках и распределителях.

И он вспомнил, вспомнил эти ее руки. Они сгребали золотую пыль из-под ювелирных тисков. Выглядела она тогда полнее, и голос у нее был хриплый от ненависти, а потом в Гнездниковском, МУР тогда находился там, она крестилась на портрет Дзержинского.

— Да, Нина Степановна. Годы идут, а замашки остаются старые. Нехорошо знакомых не узнавать.

— А я тебя, Данилов, сразу признала, — сказала вдруг старуха совсем другим голосом. Сказала и словно выпрямилась. — Поседел ты, а все такой же. Орел. Молодым тогда был, жалостливым. А сейчас, видать, заматерел. Дай, что ли, папироску.

Иван Александрович достал портсигар. Хозяйка взяла его, поглядела на выгравированную надпись: «Тов. Данилову за борьбу с правонарушителями. От Пермского исполкома».