Тревожный август   ::   Хруцкий Эдуард Анатольевич

В 1940 году тот вышел на пенсию,и многие сотрудники милиции с облегчением вздохнули. Агеев слыл человеком мелочным, злопамятным и крайне вредным.

Ходил он всегда в грубых сапогах и косоворотке, подпоясанной солдатским ремнем, на котором висела кобура. Любой спор начинал привычной фразой: «Мы институтов не кончали, нашим университетом, как сказал пролетарский писатель, кузня была». Но в сороковом прихватили его на хозяйственном деле. Агеев сам его вел, да что-то не сошлись у него концы с концами. В общем, отправили его на пенсию.

— Я смотрю, Данилов, — голос у Агеева был скрипучим и резким, — в чины ты вышел, ромб на петлицу надел. А с большевистской совестью как? А, Данилов?

От растерянности Иван Александрович на время потерял дар речи. А Агеев, зло прищурив глаза, копался в портфеле, доставал какие-то бумажки.

— Я теперь в отделе прокурорского надзора работаю, за вами, милицейскими, наблюдаю. Я хоть институтов не кончал…

— О кузне я уже слышал, — Данилов медленно наливался гневом, — старая песня. И попросил бы мне не тыкать, поскольку с вами, Агеев, в той самой кузне не работал, я в это время на рабфаке учился.

— Что вы сказали? Не рано ли нос задираете, — Агеев, наконец, достал из портфеля какие-то бумажки и протянул их Данилову. — Вот вам, так сказать, сюрприз.

Тот взял помятые листы. Это была отпечатанная на машинке копия заявления Спиридоновой.