Над Москвою небо чистое   ::   Семенихин Геннадий Александрович

Уже к вечеру с вещевым мешком за плечами вошел в притихшую столицу Румянцев. Помахав на прощание водителю попутного ЗИСа, любезно его подбросившего к самым Петровским воротам, комиссар зашагал вперед, сверяя с адресом таблички улиц и переулков.

Встревоженная и сумрачная, встречала его Москва. Редкие трамваи с замороженными стеклами громыхали по улице. Солнце уже угасало, и зенитчики, готовясь к беспокойной ночи, катили по мостовой пузатый аэростат заграждения. Из дверей булочных тянулись на улицу длинные хвосты очередей. Прошел мальчик с тощим дерматиновым портфелем, из которого вместо корешков учебников торчала краюшка хлеба. Окна домов там и тут были заложены мешками с песком. Черные железные «ежи» маячили на углах.

Но не об осажденной Москве и страдающих в ней людях думал в эти минуты Румянцев. Думал он о своей жене, Соне, и только о ней.

Есть «переулки» в человеческом сердце, куда и в самую солнечную погоду нельзя пускать никого другого, даже лучшего друга. У Бориса Румянцева таким «переулком» были его отношения с Софой. Каждую ночь, как только сознание освобождалось от всех дневных забот, он думал о жене. Соня являлась ему такой, какой была она в минуту их расставания, когда он поцеловал ее горячую от жара щеку, и Соня вдруг заплакала и поглядела на него горькими, тоскливыми глазами.

– Ой. Борька, как все это было не так! – с отчаянием воскликнула она. – Если только мы останемся живы!..