JК
Не кысь :: Толстая Татьяна
Страница: 17 из 132Шульгин повернулся и пошел через двор, прямо через хлам и технические обломки.
– Куда тебя понесло? Я на каблуках! – как своему крикнула химера.
– Отвяжись, проклятая!
– Яте…
– Беру! – крикнули неизвестно откуда, и нянька пропала, оборвавшись на полуслове. Шульгин повертел головой – нет няньки. Отличненько. Прямо от сердца отлегло. По дороге домой он купил букет цветов.
– Это что? – спросила мрачная Оксана с Кирочкой на руках.
– Цветы.
– Беру! – крикнуло далекое окошко, и цветы исчезли, а Шульгин остался с согнутым локтем и закругленными пальцами. За Оксаниной спиной на кухне зашипело.
– Кофе выкипает! – не своим голосом сказал Шульгин, чтобы что-нибудь сказать.
– Беру-у! – отозвались где-то, и кофе пропал вместе с джезвой и пригорелым росплеском на плите, так что плита стала как новенькая.
– Ой, плита, – сказал Шульгин, «берууууу!» – и плиты не стало.
– Что это такое? – перепугалась Оксана.
– Окошко, – одними бронхами прошептал Шульгин, но его услышали. И окна в квартире исчезли, а вместо них возникла глухая стена, так что стало темно, как до сотворения мира. Оксана завизжала, и Шульгин открыл рот, чтобы сказать: «Оксаночка, Оксаночка». Но догадался. И не сказал.
Следующий-то ход был у Якубовича.
Милая Шура
В первый раз Александра Эрнестовна прошла мимо меня ранним утром, вся залитая розовым московским солнцем.
– Куда тебя понесло? Я на каблуках! – как своему крикнула химера.
– Отвяжись, проклятая!
– Яте…
– Беру! – крикнули неизвестно откуда, и нянька пропала, оборвавшись на полуслове. Шульгин повертел головой – нет няньки. Отличненько. Прямо от сердца отлегло. По дороге домой он купил букет цветов.
– Это что? – спросила мрачная Оксана с Кирочкой на руках.
– Цветы.
– Беру! – крикнуло далекое окошко, и цветы исчезли, а Шульгин остался с согнутым локтем и закругленными пальцами. За Оксаниной спиной на кухне зашипело.
– Кофе выкипает! – не своим голосом сказал Шульгин, чтобы что-нибудь сказать.
– Беру-у! – отозвались где-то, и кофе пропал вместе с джезвой и пригорелым росплеском на плите, так что плита стала как новенькая.
– Ой, плита, – сказал Шульгин, «берууууу!» – и плиты не стало.
– Что это такое? – перепугалась Оксана.
– Окошко, – одними бронхами прошептал Шульгин, но его услышали. И окна в квартире исчезли, а вместо них возникла глухая стена, так что стало темно, как до сотворения мира. Оксана завизжала, и Шульгин открыл рот, чтобы сказать: «Оксаночка, Оксаночка». Но догадался. И не сказал.
Следующий-то ход был у Якубовича.
Милая Шура
В первый раз Александра Эрнестовна прошла мимо меня ранним утром, вся залитая розовым московским солнцем.