Страница:
38 из 447
Небольшой задний двор, окруженный глухими кирпичными стенами дореволюционных купеческих домов, наполовину зарос муравой, покрытой тенью от высокого забора, за которым вкрадчиво позвякивал железом инструментальный склад, наполовину настолько был нажжен солнцем, что земля без травы казалась волнисто дрожащей в знойных испарениях.
Через пекло двора шли трое парней, как видно разморенные жарой; один, высокий, в гимнастерке, подпоясанной комсоставским ремнем, в гладких хромовых сапогах, обмахивал пилоткой красивое, несколько даже утонченное по-девичьи лицо и негромко говорил что-то щупленькому в ковбойке паренечку, бледному болезненной ровной бледностью, с каким-то рыбьим выражением губ и подбородка. Третий почти вприпрыжку поспевал за ними и еще издали резиновой улыбкой растягивал рот от уха до уха, отчего большие его уши выделялись, как у летучей мыши.
– Здорово, братишки, – сказал слабым голосом щупленький, подходя к сараю, и прислонился к косяку, засунув руки в карманы брюк. – Аркаш, выйди-ка на воздух, побалакать надо.
– Рукоплещите, граждане, появился Лесик со своими ребятушками, – проговорил Кирюшкин и вышел, без спешки, тоже задвинув руки в карманы, кивком поприветствовал Лесика. – Здорово, с чем пожаловал? Или мы чем-то тебе обязаны, или ты чем-то обязан нам? Хочешь красной смородины?
– Интеллигенщину разводишь, – прошепелявил Лесик с неправильным ребячьим выговариванием, в котором не было ни угрозы, ни раздражения, а был безобидный дефект еще школьной речи, никем не исправленной. – Пустых слов болтаешь много, Аркаша. И грудь надуваешь вроде рубашку накрахмаленную.
|< Пред. 36 37 38 39 40 След. >|