JК
Непротивление :: Бондарев Юрий Васильевич
Страница: 399 из 447Опоздав на нелюбимую алгебру, он идет в школу на второй урок, не застегнув пальто, с тетрадями под мышкой, а между заборами все горит снежным огнем, оловянное солнце стоит за опушенными густым инеем деревьями, на ослепительной пелене замоскворецких дворов крестиками плетут кружева следы сорок, и в переулке две фигуры, запахнутые в тулупы, с лопатами под локтями, кряхтят, хакают, гыкают в избытке зимних чувств, дышат паром из поднятых воротников, вразвалку подходят друг к другу, топчутся на снегу и обмениваются степенными фразами, которые вызывают у Александра беспричинный смех. Ему весело от голосов дворников.
– Морозец-то как, а? Лютует, – сообщает солидно один тулуп.
Другой тулуп крякает на весь переулок и соглашается:
– Подковывает. Так в груди и спирает.
– К ночи гляжу – снежит. Думаю: отпустит. Ан нет – попадал стервец и перестал. Постоят морозцы-то, видать. Без туманов они суровее. До Крещения постоят.
– Постоят, куда деваться. Никуда не убегешь. Стужа свою силу знает. Вон как инеем заборы-то разукрасила, ровно серебра кто набросал!
И эти утренние многозначительные переговоры знакомых дворников из соседних домов, их голоса, тулупы и эти запомнившиеся с тех пор безоблачные зимы в Замоскворечье – все это было его детское, безраздельное, навек его, и особенно потому, что мать вечером, подымая опрятно причесанную голову от книги (она читала по вечерам), вдруг говорила задумчиво:
– Какой сегодня прекрасный был день.
– Морозец-то как, а? Лютует, – сообщает солидно один тулуп.
Другой тулуп крякает на весь переулок и соглашается:
– Подковывает. Так в груди и спирает.
– К ночи гляжу – снежит. Думаю: отпустит. Ан нет – попадал стервец и перестал. Постоят морозцы-то, видать. Без туманов они суровее. До Крещения постоят.
– Постоят, куда деваться. Никуда не убегешь. Стужа свою силу знает. Вон как инеем заборы-то разукрасила, ровно серебра кто набросал!
И эти утренние многозначительные переговоры знакомых дворников из соседних домов, их голоса, тулупы и эти запомнившиеся с тех пор безоблачные зимы в Замоскворечье – все это было его детское, безраздельное, навек его, и особенно потому, что мать вечером, подымая опрятно причесанную голову от книги (она читала по вечерам), вдруг говорила задумчиво:
– Какой сегодня прекрасный был день.