JК
Невыдуманные рассказы о невероятном :: Деген Ион
Страница: 232 из 235То ли сказалось действие валерьянки, то ли вид потерявшего сознание врача стимулировал жизненные силы женщины, но Вера Григорьевна почувствовала себя намного лучше.
– Откуда ты? – это были первые слова, произнесенные лежавшей на диване Нурит. Она стыдливо застегнула кофточку.
– Из Киева, – ответила Вера Григорьевна.
– Как твоя фамилия?
– Рабин.
– Это фамилия мужа? Как твоя девичья фамилия?
– Розенцвайг.
– Розенцвайг! Конечно, Розенцвайг! Но ты не из Киева! Ты из Радома!
Вера Григорьевна тяжело опустилась в кресло, услышав перевод этой фразы.
– Откуда она знает?
Не ожидая перевода, Нурит спросила:
– Год рождения?
– 1926-й.
– Боже мой! Боже мой! Это она! Из мамы нельзя было вырвать ни слова, когда речь заходила о Катастрофе. Даже о том, что она была в Освенциме, я узнала только по пятизначному номеру, вытатуированному на предплечье. Но почему дяди не рассказали мне, что у мамы была двойняшка?
– Простите меня, Семен, – сказал Валерий Павлович, – у вас не найдется чего-нибудь выпить? Что-то у меня тоже сердце пошаливает.
К счастью, речь шла не о лекарстве. А коньяк оказался в самую пору не только не пренебрегавшему им Семену, но даже впервые попробовавшей его Нурит.
За столом Вера Григорьевна рассказала о себе. Семен уже слышал этот рассказ. Новым было только то, что отца звали Герш. А Верой она стала только в детском доме. До этого ее звали Ентеле. А сестричка-двойняшка была Пейреле.
– Пейреле, – повторила Нурит, конечно, Пейреле, Пнина.- Она подошла и обняла плачущую Веру Григорьевну.
– Откуда ты? – это были первые слова, произнесенные лежавшей на диване Нурит. Она стыдливо застегнула кофточку.
– Из Киева, – ответила Вера Григорьевна.
– Как твоя фамилия?
– Рабин.
– Это фамилия мужа? Как твоя девичья фамилия?
– Розенцвайг.
– Розенцвайг! Конечно, Розенцвайг! Но ты не из Киева! Ты из Радома!
Вера Григорьевна тяжело опустилась в кресло, услышав перевод этой фразы.
– Откуда она знает?
Не ожидая перевода, Нурит спросила:
– Год рождения?
– 1926-й.
– Боже мой! Боже мой! Это она! Из мамы нельзя было вырвать ни слова, когда речь заходила о Катастрофе. Даже о том, что она была в Освенциме, я узнала только по пятизначному номеру, вытатуированному на предплечье. Но почему дяди не рассказали мне, что у мамы была двойняшка?
– Простите меня, Семен, – сказал Валерий Павлович, – у вас не найдется чего-нибудь выпить? Что-то у меня тоже сердце пошаливает.
К счастью, речь шла не о лекарстве. А коньяк оказался в самую пору не только не пренебрегавшему им Семену, но даже впервые попробовавшей его Нурит.
За столом Вера Григорьевна рассказала о себе. Семен уже слышал этот рассказ. Новым было только то, что отца звали Герш. А Верой она стала только в детском доме. До этого ее звали Ентеле. А сестричка-двойняшка была Пейреле.
– Пейреле, – повторила Нурит, конечно, Пейреле, Пнина.- Она подошла и обняла плачущую Веру Григорьевну.