JК
Ничего, кроме настоящего :: Голяк Андрей
Страница: 126 из 380Откровенно говоря, мне тоже досталось, как только я попытался натянуть маску декадентствующего страдальца, не понятого грубым окружающиммиром.
Мне повезло, что я вовремя спохватился, и перестал "производить впечатление" раньше, чем стал всеобщим посмешищем. Мы тогда долго бродили всем кагалом по парку, курили и трепались обо всём на свете.
О смысле жизни, о музыке, о свободе, о пацифизме и прочей ерунде.
Через полгода Джоновка приехала поступать в наш универ на геофак.
И с корабля на бал попала на мой день рождения. Она была единственной барышней на этом празднике. Когда народ упился водкой и полёг смертью храбрых, осталось двое самых стойких – я и она. Мы сидели на балконе, курили, пили водку большими чайными чашками и общались. Я как-то незаметно рассказал ей о своём колхозном романе, она меня, кажется, утешала. Не помню толком. Потом я отрубился, а когда утром очнулся, то обнаружил, что вся посуда вымыта, квартира прибрана, а гостья наводит последний лоск и на ней абсолютно не видно следов ночного загула.
Потом мы стали общаться реже. Не знаю, почему. Наверное, потому, что у меня – репетиции, новая любовь, институт. У неё – универ, хиппи, тусовки. Но когда мы видимся, нам хорошо вместе.
– Джоновка, привет! Блин, клёво, что ты здесь! Мне срочно нужно кому-нибудь поплакаться!
– Хо! Ну, идём!
Тут к нам повернулся Палыч. Его физиономия расцвела – он такой же любитель Джоновки, как и я.
– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Какие люди! Хрювет!
Он полез целоваться и исполнил этот ритуал со всей серьёзностью, какую был способен из себя выдать.
Мне повезло, что я вовремя спохватился, и перестал "производить впечатление" раньше, чем стал всеобщим посмешищем. Мы тогда долго бродили всем кагалом по парку, курили и трепались обо всём на свете.
О смысле жизни, о музыке, о свободе, о пацифизме и прочей ерунде.
Через полгода Джоновка приехала поступать в наш универ на геофак.
И с корабля на бал попала на мой день рождения. Она была единственной барышней на этом празднике. Когда народ упился водкой и полёг смертью храбрых, осталось двое самых стойких – я и она. Мы сидели на балконе, курили, пили водку большими чайными чашками и общались. Я как-то незаметно рассказал ей о своём колхозном романе, она меня, кажется, утешала. Не помню толком. Потом я отрубился, а когда утром очнулся, то обнаружил, что вся посуда вымыта, квартира прибрана, а гостья наводит последний лоск и на ней абсолютно не видно следов ночного загула.
Потом мы стали общаться реже. Не знаю, почему. Наверное, потому, что у меня – репетиции, новая любовь, институт. У неё – универ, хиппи, тусовки. Но когда мы видимся, нам хорошо вместе.
– Джоновка, привет! Блин, клёво, что ты здесь! Мне срочно нужно кому-нибудь поплакаться!
– Хо! Ну, идём!
Тут к нам повернулся Палыч. Его физиономия расцвела – он такой же любитель Джоновки, как и я.
– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Какие люди! Хрювет!
Он полез целоваться и исполнил этот ритуал со всей серьёзностью, какую был способен из себя выдать.