О вреде философии   ::   Горький Максим

Баринов постучал по ящикам ногою, понюхал, подумал и сказал:

- Не иначе - ружья, с Ижевского завода...

Но рулевой ткнул его кулаком в живот и спросил:

- Тебе какое дело?

- В мыслях моих...

- А - в морду, - хочешь?

За проезд на пассажирском пароходе нам нечем платить, мы взяты на баржу "из милости", и хотя мы "держим вахту", как матросы, - все на баржи смотрят на нас, точно на нищих.

- А ты говоришь - народ, - упрекает меня Баринов. - Тут просто: кто на ком сел верхом...

Тьма так плотна, что барж не видно, видишь только освещенные огнями фонарей острея мачт на фоне дымных туч. Тучи пахнут нефтью.

Меня раздражает угрюмое молчание рулевого. Я назначен боцманом "вахтить" на руле в помощь этому зверю. Следя за движением огней на поворотах, он тихо говорит мне:

- Эй, берись.

Вскакиваю на ноги и ворочаю рычаг руля.

- Ладно... - ворчит он.

Я снова сажусь на палубу. Разговориться с этим человеком не удается, он отвечает вопросами:

- А тебе что за дело?

О чем он думает? Когда проходили место, где желтые воды Камы вливаются в стальную полосу Волги, он, посмотрев на север, проворчал:

- Сволочь.

- Кто?

Не ответил.

Где-то далеко, в пропастях тьмы, воют и лают собаки. Это напоминает о каких-то остатках жизни, еще нераздавленных тьмою. Это кажется недосягаемо-далеким и ненужным.

- Собаки тут плохие, - неожиданно говорит человек у руля.

- Где - тут?

- Везде. У нас собака - настоящий зверь...

- Ты - откуда?

- Вологодский.