— Ты меня убиваешь, — сказала она. — Я поджарила двенадцать оладий. Когда я их поджаривала и перекладывала в тарелку, я их снова пересчитала. Их было двенадцать. Куда делась одна оладья?
— Я не знаю, — сказал мальчик.
— Кто же знает? — спросила мать — Нас в доме всего было два человека — ты и я. Выходит, твоя мать, изверг, сама съела одну оладью, а теперь сваливает на сына. Отвечай: значит, твоя мать — изверг?
— Нет, — сказал мальчик, — я так не думаю.
— Тогда куда делась оладья?
— Не знаю, — сказал мальчик, — я не брал.
— Кто же взял, святой дух, что ли? — крикнула мать. — Ты меня в гроб загонишь своим упрямством. Ты же знаешь, что у меня больное сердце.
Она встала из-за стола, накапала в рюмку валерьянки и выпила.
Мальчику стало ужасно жалко маму. Он знал, что она не отстанет от него.
— Куда делась оладья? — сев на место и словно подкрепившись валерьянкой, снова спросила мать.
— Ну, я съел ее, — сказал мальчик, потому что ему было жалко маму.
Ему казалось, что она без такого признания от него не отстанет.
— Так бы сразу и сказал, — умиротворенно заключила мать, — значит, это правда, что ты взял оладью?
— Нет, неправда, — ответил мальчик. Он думал, что, сказав, что он съел оладью, он на этом успокоит мать и разговор отпадет. Но теперь почувствовал, что своим признанием придал ей новые силы.