JК
Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго :: Моруа Андрэ
Страница: 736 из 759Торжественно кланяясь, Гюго благодарил проходивших мимо него людей.
Шарль де Помероль сказал поэту, что он был прекрасен, когда, убеленный сединами, стоял у окна с глазами полными слез и держал внуков в объятиях. На что Гюго, глядя на Жоржа и Жанну, ему ответил:
"Да, они очень милы. Такие славные маленькие республиканцы!.."
На следующей неделе, когда он вошел в зал заседаний Люксембургского дворца. Сенат встал и встретил его аплодисментами. Леон Сэ, председательствовавший тогда, сказал кратко:
"Гений, прибыл на заседание, и Сенат рукоплещет ему".
Зрелище небывалое. Человек, который в пору своей зрелости и честолюбия затягивался в шитый золотом мундир пэра Франции, теперь похож был на "какого-нибудь столяра, старого каменщика", и Франция чтила этого старца в пиджаке из черного альпага, крепкого как скала, о которую бились бурные волны долгих лет. В июле авеню Эйлау переименовали в Авеню Виктор-Гюго, и теперь друзья могли писать: "Господину Гюго, проживающему на собственной своей улице". 14 июля - снова шествие с музыкой, оркестрами, хорами певчих; сто раз гремела "Марсельеза", которую он так любил. День его именин - 21 июля - праздновался в более тесном кругу.
Каждый раз, как толпы людей заполняли в триумфальном шествии авеню Гюго, к ним присоединялась неутешная Бланш. Она приходила вновь и вновь, желая хоть мельком увидеть утраченного, но не забытого старого своего друга.
Шарль де Помероль сказал поэту, что он был прекрасен, когда, убеленный сединами, стоял у окна с глазами полными слез и держал внуков в объятиях. На что Гюго, глядя на Жоржа и Жанну, ему ответил:
"Да, они очень милы. Такие славные маленькие республиканцы!.."
На следующей неделе, когда он вошел в зал заседаний Люксембургского дворца. Сенат встал и встретил его аплодисментами. Леон Сэ, председательствовавший тогда, сказал кратко:
"Гений, прибыл на заседание, и Сенат рукоплещет ему".
Зрелище небывалое. Человек, который в пору своей зрелости и честолюбия затягивался в шитый золотом мундир пэра Франции, теперь похож был на "какого-нибудь столяра, старого каменщика", и Франция чтила этого старца в пиджаке из черного альпага, крепкого как скала, о которую бились бурные волны долгих лет. В июле авеню Эйлау переименовали в Авеню Виктор-Гюго, и теперь друзья могли писать: "Господину Гюго, проживающему на собственной своей улице". 14 июля - снова шествие с музыкой, оркестрами, хорами певчих; сто раз гремела "Марсельеза", которую он так любил. День его именин - 21 июля - праздновался в более тесном кругу.
Каждый раз, как толпы людей заполняли в триумфальном шествии авеню Гюго, к ним присоединялась неутешная Бланш. Она приходила вновь и вновь, желая хоть мельком увидеть утраченного, но не забытого старого своего друга.