Страница:
92 из 299
Но внутри я принадлежу к иценам, и когда я на ночь снимаю тунику, я говорю: «Ну вот, до утра избавляемся от Рима!» Я ложусь и начинаю думать, вспоминать: дом, болотных птиц, прилетающих с севера во время листопада, племенных кобыл с жеребятами из отцовских табунов. Я вспоминаю все, что мне не полагается помнить, и говорю с собой на своем родном языке… — Она вдруг замолчала и с удовольствием уставилась на Марка: — Я и сейчас говорю с тобой на своем родном языке! И давно я перешла на него?
— С той минуты, как сказала, что твое настоящее имя Коттия.
Она кивнула. Ей, видимо, не приходило в голову, что слушатель, которому она изливает свои печали, — римлянин. Не приходило это в голову и самому Марку. Он понял одно: Коттия тоже живет на чужбине. Жалость, сочувствие — все дружеские чувства потянулись к ней, застенчиво и смущенно. И, словно ощутив это, она передвинулась ближе к нему и плотнее закуталась в складчатый алый плащ.
— Мне нравится в твоем плаще, — удовлетворенно сказала она. — В нем тепло и надежно, наверно, птица чувствует себя так внутри своих перьев.
Из-за изгороди неожиданно послышался голос, пронзительный, как крик павлина перед дождем:
— Камилла! Сокровище мое! Камилла, госпожа моя!
Коттия разочарованно вздохнула:
— Это Нисса. Надо идти.
Но она не двинулась с места.
— Камилла! — Голос раздался ближе.
— Нисса зовет тебя.
— Да, придется идти.
Она неохотно встала, сбросила тяжелый плащ, но все еще медлила, а визгливый голос между тем все приближался.
|< Пред. 90 91 92 93 94 След. >|