Страница:
11 из 51
Степанида по обыкновению помалчивала. Раз как-то, когда я спросил о здоровье Василия Николаевича, она ответила, что он нездоров. По грустному лицу доброй старухи я догадывался, что там опять было неладно.
— Что с ним?
— Кашляет все.
— Бедный!
— Ну, и она, моя голубушка, тоже бедная.
— Хороша бедная! — заметил я, — веселится, бегает из дому, а он чуть не на ладан дышит.
— Молчите, коли не знаете! — рассердилась старуха.
— Да нечего и знать… Вы-то что так заступаетесь?
— Я-то? Да ведь я вынянчила Зоюшку. Крепостная еще ихняя была. Как же мне не заступаться… И кто же за нее заступится, за бесталанную!..
На старом лице Степаниды видна была глубокая скорбь, а в словах звучала такая теплая нотка, что я не мог не засмотреться на ее доброе лицо.
— Да ты что на меня уставился? — спросила Степанида, вдруг начиная говорить мне “ты”.
— Ничего… Тоже и его жалко.
— А то как же… Такая душа и…
Она не договорила и махнула как-то безнадежно рукой.
Однажды я сидел у себя в комнате, как вошел Первушин. Он совсем осунулся и похудел еще более. Он был не в халате, как обыкновенно, а в потертом черном сюртуке, подал руку и заходил по комнате. Я заметил в нем какую-то странную решимость, вовсе не идущую к его робкому виду. Он ходил и говорил вполголоса:
— Она зовет… Уйду. Надо ж наконец… я не позволю… все, что хочешь, но не касайся сестры. Она святая… Я этого не переношу.
|< Пред. 9 10 11 12 13 След. >|