Орудия в чехлах   ::   Чукреев Ванцетти Иванович

У шпиля, механизма, который выбирает якорь-цепь, что вместе с якорем удерживает на месте корабль, взяв в руки брандспойты, чтобы смывать с цепей ил, ждали боцмана. Андрей, сдав пост начфину — старшине-сверхсрочнику, последним прибежал к башне, откинул сиденье и, сдвинув к затылку бескозырку, сел, ощутив под руками тяжёлый штурвал наводки.

Холодная кожа спинки сиденья нагрелась от тепла его тела, и Андрей ощутил, как мышцы его сливаются со сталью, как чем-то одним, неразрывным становится рука и штурвал, как лопатки, вдавившись в спинку сиденья, что укреплено прямо на стене башни, как бы входят в сталь этой стены, а ноги врастают в железо башенной палубы. Человек растворяется в металле, и металл, мёртвый, неодухотворенный, вдруг оживает. Андрей чувствует, как металл ждёт малейшего движения руки. Он готов повторить это движение. Он готов его увеличить. Он готов какой-то незначительнейший толчок рычага — такую скромнейшую разрядку человеческой энергии — превратить в грохочущий огненный шквал…

Шли минуты. И казалось, что в неподвижных фигурах сигнальщиков, в орудийных башнях, закрытых, безмолвных, с неподвижно застывшими стволами, в лицах офицеров на мостике, принявших доклад о боеготовности корабля и сейчас молчаливо стоявших, — во всём этом спокойном, неподвижном, молчаливом пропала, исчезла, растворилась без всякого следа негромкая, короткая, но полная особой, огромной энергии команда адмирала: «Экстренная съёмка».

Но она жила. Она жила в тоннах мазута, который по нагревающим его магистралям пошёл из цистерны в цистерну.