Осада Азова   ::   Мирошниченко Григорий Ильич

Палач со злостью замахивается пошире, с хрястом опускает секиру. Северин гнется, расправляет плечи, опять встает, речь держит к черному люду: «В вашей памяти мне, видно, долго жить. Дела наши не порастут бурьяном. Но не мне, а вам доведется выйти из шляхетской неволи, детям вашим. Счастье добывается нашими головами…»

Палач замахнулся в третий раз – и тяжелая секира упала к ногам Северина Наливайки. Палач, пошатываясь, сошел с помоста. На его место встал другой, схватился за секиру, поднял и, дрожа всем телом, опустил… Как ска­зывается и по сей день в Варшаве, в Киеве и на Подоле, – Наливайко опять поднялся, наклонился на бок и тут же рухнул.

Вспомнили за обедом донские и запорожские казаки славное четырехтысячное войско Кизима, лихо громившее шляхетские усадьбы. Не скоро схватил гетман Потоцкий Кизима. Он долго добивался его живого либо мертвого. А когда схватил, войско избрало себе в вожди Кизименко – сына Кизима. Кизименко еще жарче погулял на Полтавщине, под Кумейками на левобережье. Пану Потоцкому не спалось, не елось, не сиделось. Он еще ретивее добивался головы Кизименко. Наконец добыл. Кизименко схватили в небольшом сельце и посадили в Киеве на кол. Старого Кизима держали в тюрьме и по­садили на кол напротив молодого Кизименко. Старый Кизим корчился от боли, обливался холодным потом, но ободрял молодого:

«Труби, Грицю, в широку рукавицю! И в Кйеви, и в Кракови паны одинаковы. Крепись, сынку!»

Сын отвечал:

«А все едино нам. Черт душу вийме, а пан шкуру, зийме».