Осенняя ярмарка   ::   Лиханов Альберт

– Двадцать четыре, – машинально ответил Василий Лукич и шагнул в лес.

Капитан окликнул его, но солдат ослушался командира, не подчинился ему, как в тот раз с рапортом.

Василий Лукич шел осенним леском, не понимая сам, куда идет.

Тогда, после письма соседей, он долго представлял себе, как погибли больной отец и мать, и представлял самые страшные картины: визг бомбы, грохот, воронка, которую медленно заливает талая вода, – но все, что он представлял, было лишь воображенным, придуманным, и он, в сущности, не мог поверить до сих пор, что ни отца, ни матери уже нет.

Иногда ему снилось: он мальчишка и идет между отцом и матерью, взяв их за руки, и, подходя к лужам, они приподнимают его, и он, словно в сапогах-скороходах, перелетает через эти лужи… Сны были так реальны, что Василий Лукич просыпался совершенно уверенный в их правдоподобии. И лишь потом письмо соседей, шуршащее в нагрудном кармане гимнастерки, напоминало, что все это сны и ничему, что было, уже нет возврата.

Он шел сквозь осинник, обламывая сучья, не таясь, не остерегаясь, и хотел лишь одного…

Увидеть… Увидеть его… Во что бы то ни стало увидеть… Увидеть лицо того, кто распял младенца и прострочил полушубок матери…

Это была случайность, но он увидел его.

Немец был рослый и при случае запросто свернул бы шею Василию Лукичу. Но Василий Лукич был пьян от того, что случилось, а немец трусил.

Он заметил русского солдата с карабином в руках и крикнул то слово: «Ахтунг!»

Значит, он был не один.