Особняк   ::   Фолкнер Уильям

Он даже не обернулся, когда вбежали Чарльз и его дядя, он только сказал:

– Заходите, у вас места в первом ряду!

И они услышали, как он ругается: но честной, грубой уличной руганью, а тихими комнатными похабными словами такой силы, что Чарльз подумал: если старик когда-нибудь так умел ругаться, то на старости лет пора бы и позабыть.

Тут он приподнялся в кресле, и Чарльз увидел, куда он смотрит, – небольшой предмет, не длиннее кирпича, завернутый в кусок мешковины, был привязан к развилке ближнего персикового дерева, футах в двадцати от дома, так что конец смотрел прямо в окно, и Гэвин крикнул: «Стоп! Стоп! Не подымайте!» – и даже схватился за сетку, но поздно: старый Медоуфилл уже привстал, прислонил ружье к стенке и, схватив ручку обеими руками, рывком поднял сетку. Персиковое дерево словно выплюнуло дробовой патрон острым тонким плевком прямо в окошко; дядя Гэвин потом говорил, что буквально на его глазах проволоки на подымающейся кверху сетке расщепились и раздались там, где в них ударил крохотный взрыв. Чарльз и сам словно услышал, как мелкая дробь хлестнула по животу и груди старика Медоуфилла, и он как-то подскочил и опрокинулся в кресло, но оно выкатилось из-под него, так что он очутился на полу, где и остался лежать с выражением недоуменного возмущения – ни боли, ни испуга, ни волнения, только возмущение. Он тут же привстал и схватился за ружье.

– Кто-то в меня стрелял! – сказал он.

– Ясно, кто, – сказал дядя Гэвин, отнимая у него ружье.