Островитяне   ::   Лесков Николай Семенович

- Что вы говорить изволите, маменька? - отозвался

Шульц, быстро подходя к теще от окна, у которого стоял во время ее последних слов.

- Я говорю, что покойник-то... Он и в тот год, когда Иоганус умер, он так же закутился и переплыл сюда с гулянья... А нынче, верно, стар... Уж как хотите, а пятьдесят четвертый год... не молодость.

- Лета хорошие.

- Да, пожил.

- Другие не живут и этого.

Старуха засмутилась и тихо сказала:

- Ну, да; кутят все.

Ида опустила глаза и пристально посмотрела на Шульца.

- Да, - все кутил, кутил покойник. Я тридцать лет его уж знаю - все кутил.

- Неужто тридцать лет?

Ида опять пристальнее и еще с большим удивлением поглядела через плечо на зятя и обернулась к матери. Старушка провела рукою по руке, как будто она зябла, и опять тихим голосом отвечала:

- Что ж, тридцать лет! Да вон твоей жене теперь уж двадцать девять. Года мои считать немудрено: я в двадцать замуж шла, а к году родилася Бертинька, вот вам и все пятьдесят... А умирать еще не хочется... пока не съезжу к Маньке. Теперь я уж к ней непременно поеду.

Шульцы ушли к себе довольно поздно; старуха оставила Иду спать на диване в своей комнате и несколько раз начинала беспокойно уверять ее, что кто-то стучится. Ида раз пять вставала и ходила удостовериться.

- Нам велика, Иденька, двоим эта квартира, - старалась старушка заговаривать с дочерью, когда та возвращалась.

- Подумаем, мама, что сделать, - отвечала, укладываясь, Ида.

- Непременно надо подумать.

- Подумаем.

- И то...