Пьесы в прозе   ::   Набоков Владимир Владимирович

Сам Морн трус, но из породы великолепных трусов, который для того, чтобы умереть, требует:

"О, если б можно было

не так, не так, -- а на виду у мира,-

-- в горячем урагане боевом,

под гром копыт, на потном скакуне, -

чтоб встретить смерть бессмертным восклицаньем

и проскакать с разлету через небо

на райский двор, где слышен плеск воды

и серафим скребет коня святого

Георгия. -- Да, смерть тогда восторг...

А тут -- один я... только пламя свеч, -

тысячеокий соглядатай -- смотрит

из подозрительных зеркал... Но должен

я умереть. Нет подвига -- есть вечность

и человек..."

В прямом отличии от психологического труса -- Морна -- является Клиян -- трус животный:

"Готов я лязгнуть лирой,

ее разбить, мой звучный дар утратить,

стать прокаженным, ослабеть, оглохнуть, -

но только помнить что-нибудь -- хоть шорох

ногтей, скребущих язву, -- он мне слаще

потусторонних песен. Я боюсь,

смерть близится..."

Тременс, верный своей теории разрушения:

"Ты скажешь:

король -- высокий чародей. Согласен.

Набухли солнцем житницы тугие,

доступно всем наук великолепье,

труд облегчен игрою сил сокрытых,

и воздух чист в поющих мастерских, -

согласен я. Но отчего мы вечно

хотим расти, хотим взбираться в гору,

от единицы к тысяче, когда

наклонный путь -- к нулю от единицы -

быстрей и слаще?.."

и Дандилио, знающий, что "вещество должно истлеть", встречают смерть каждый по-своему, -- последний, задумчиво проговорив: "прибрать бы вещи".