Пьесы в прозе   ::   Набоков Владимир Владимирович

Она читает с ясным лицом, но как бы удалилась в своем кресле, так что голос ее перестает быть слышен, хотя губы движутся и рука переворачивает страницы. Вокруг нее слушатели, тоже порвавшие всякую связь с авансценой, сидят в застывших полусонных позах: Ревшин застыл с бутылкой шампанского между колен. Писатель прикрыл глаза рукой. Собственно, следовало бы, чтобы спустилась прозрачная ткань или средний занавес, на котором вся их группировка была бы нарисована с точным повторением поз.

Трощейкин и Любовь быстро выходят вперед на авансцену.

Любовь.

Алеша, я не могу больше.

Трощейкин.

И я не могу.

Любовь.

Наш самый страшный день...

Трощейкин.

Наш последний день...

Любовь.

...обратился в фантастический фарс. От этих крашеных призраков нельзя ждать ни спасения, ни сочувствия.

Трощейкин.

Нам нужно бежать...

Любовь.

Да, да, да!

Трощейкин.

...бежать, -- а мы почему-то медлим под пальмами сонной Вампуки. Я чувствую, что надвигается...

Любовь.

Опасность? Но какая? О, если б ты мог понять!

Трощейкин.

Опасность, столь же реальная, как наши руки, плечи, щеки. Люба, мы совершенно одни.

Любовь.

Да, одни. Но это два одиночества, и оба совсем круглы. Пойми меня!

Трощейкин.

Одни на этой узкой освещенной сцене. Сзади -- театральная ветошь всей нашей жизни, замерзшие маски второстепенной комедии, а спереди -- темная глубина и глаза, глаза, глаза, глядящие на нас, ждущие нашей гибели.

Любовь.