JК
Падение Парижа :: Эренбург Илья Григорьевич
Страница: 646 из 650Женщины были бледнее прежнего, то ли они перестали румяниться, то ли захирели. Все хотели выглядеть серее, ничтожней, неприметней. Андре подумал: «Как насекомые…» Тело без души, архитектура, кости Парижа, не Париж, другой и чужой город.
И вдруг он вздрогнул от рева труб. Он не заметил, как дошел до площади Опера. На широких ступенях театра сидели немецкие музыканты, серо-зеленые, они дули в трубы. Было в немецком марше нечто оскорбительно убогое, родственное топоту под аркадами: жизнь отбивала такт солдатским сапогом. Вокруг на террасах кафе нежились немецкие офицеры, окруженные пестрыми девушками. А небо было все тем же – высокое небо Парижа.
Андре прислонился к стене. Ему казалось, что он напряженно старается понять происходящее. На самом деле он не мог думать; на него снова нашло оцепенение. Несвязно мелькали отдельные картины: монокль в глазу офицера, фонтан-нимфа с иссякшим кувшином, высокая трава на дорожках Тюльери, и холм, тот холм…
Его вывела из себя девочка: продавала вечернюю газету. Он брезгливо отмахнулся. Она шепнула, как заговорщик:
– Я знаю… У меня сестренка…
Он дал ей монету и случайно увидел на листе дату; не выдержал – улыбнулся: четырнадцатое июля… Может быть, поэтому немцы дули в трубы… И никто не помнит, что сегодня – праздник. Стоят в очереди за молоком. Пугливо прячутся в подворотнях.
Париж взял Бастилию…
Он увидел ночь, карусель с голубым слоном, каштан, фонарики. Где теперь Жаннет?..
И вдруг он вздрогнул от рева труб. Он не заметил, как дошел до площади Опера. На широких ступенях театра сидели немецкие музыканты, серо-зеленые, они дули в трубы. Было в немецком марше нечто оскорбительно убогое, родственное топоту под аркадами: жизнь отбивала такт солдатским сапогом. Вокруг на террасах кафе нежились немецкие офицеры, окруженные пестрыми девушками. А небо было все тем же – высокое небо Парижа.
Андре прислонился к стене. Ему казалось, что он напряженно старается понять происходящее. На самом деле он не мог думать; на него снова нашло оцепенение. Несвязно мелькали отдельные картины: монокль в глазу офицера, фонтан-нимфа с иссякшим кувшином, высокая трава на дорожках Тюльери, и холм, тот холм…
Его вывела из себя девочка: продавала вечернюю газету. Он брезгливо отмахнулся. Она шепнула, как заговорщик:
– Я знаю… У меня сестренка…
Он дал ей монету и случайно увидел на листе дату; не выдержал – улыбнулся: четырнадцатое июля… Может быть, поэтому немцы дули в трубы… И никто не помнит, что сегодня – праздник. Стоят в очереди за молоком. Пугливо прячутся в подворотнях.
Париж взял Бастилию…
Он увидел ночь, карусель с голубым слоном, каштан, фонарики. Где теперь Жаннет?..